Все здесь было другое — будто я и не жил никогда в этой комнате, только книжные полки стояли на прежнем месте, мои книжные полки, единственные свидетели детства…В кухне я зацепился за кресло-качалку, в котором — помню — так любил сиживать отец за кружкой прохладного пива. Кресло закачалось. С комком в горле я вышел из пустого дома на пустую улицу. И тут услышал отдалённые голоса. Я побежал на них, обогнул двухэтажное здание школы, миновал клуб агротехников. Площадка энергостанции была освещена переносными лампами, меж решётчатых башен толпились люди. Я подошёл ближе и увидел, что тут в основном женщины и подростки. Они цепочкой передавали друг другу квадратные блоки, тускло поблёскивавшие в жёлтом свете переносок. А навстречу им, откуда-то из нижних дверей станции, плыли, тоже передаваемые из рук в руки, повреждённые блоки, почерневшие, оплавленные. Их складывали в кучу, поливали из шлангов охлаждающим раствором.Да, серьёзная авария, если приходится заменять все блоки энергаторов…— Уж эти блоки любой теплон выдержат, — сказал кто-то в толпе.Я невольно присмотрелся и заметил на новых блоках один и тот же знак: кольцо, от которого отходил узкий луч, пересечённый короткой чертой, — древний символ Венеры, схематичное изображение ручного зеркальца богини.Вот как, подумал я, здесь уже налажено собственное изготовление энергаторов. Раньше их в числе прочего оборудования доставляли с Земли…Я медленно шёл, всматриваясь в лица людей, и вот увидел одно знакомое.— Рэй! — позвал я.Рэй Тудор, коренастый широкогрудый парень, был моим школьным другом и постоянным партнёром в шахматы и ручной мяч.— О, Алексей! — Он передал кому-то шланг и, улыбаясь, подошёл ко мне. — Прилетел на рейсовом?Он назвал меня родительским именем, хотя прекрасно знал, что я предпочитал собственное имя — Улисс.— Да, — сказал я. — Рэй, ты не видел отца с матерью? Где они?— Твой отец на плантациях, — ответил он. — А мать… Сейчас!Рэй нырнул в толпу. Спустя минуту он вернулся с моей матерью. Мария Дружинина была в рабочем комбинезоне. Нисколько не изменилась она за четыре с половиной года моего отсутствия — все такая же стройная, белокурая, похожая на молодую девушку, а не на сорокалетнюю женщину. Она поцеловала меня в щеку, а я её — в лёгкие волосы над ухом. Я ощутил, что мать послала мне менто, но не понял его.— Ты возмужал, — сказала она медленно, без улыбки. — Почему ты ни разу не прилетел к нам, Алёша? Разве у вас не бывает каникул?Я стал говорить что-то в своё оправдание — занятость… напряжённая программа… тренировочные полёты…— но умолк, разглядев в глазах матери какое-то непонятное выражение. Будто она не слушала меня, а думала о чём-то другом.— Надолго ты прилетел, Алёша?— Нет. В четыре утра старт. Отец скоро вернётся с плантаций?— Сегодня не вернётся. Очень много работы после теплона.— Жаль… Думал повидать его… Что произошло у вас? Почему колонисты покидают Венеру?Тут мне опять показалось, что она посылает менто. Я умел различать только простейшие сигналы, самые элементарные. В сложных сочетаниях посланного матерью менто я уловил лишь неясное ощущение печали.— Не понял, — сказал я.Мать отвела взгляд, потеребила застёжку своего комбинезона.— Что поделаешь, — медленно сказала она. — Мы такие, какие есть.Кто-то негромко произнёс:— Внимание, проба!— Если хочешь, — продолжала мать, помолчав, — пойдём домой, покормлю тебя. У нас выведен новый сорт дыни — поразительный вкус.Я посмотрел на часы и сказал мягко:— Мне очень жаль, мама, но времени нет совершенно… Вот кончу скоро институт — прилечу в отпуск…— Ну, как хочешь.В здании станции вспыхнул яркий свет и тут же погас.— Изоляцию проверьте в третьей группе! — крикнул кто-то.— До свиданья, мама.— До свиданья, Алёша. — Мать вдруг кинулась ко мне, обхватила руками шею, головой припала к моей груди. — Ах, Алёша, — прошептала она, — если бы ты остался с нами…Я молча погладил её по голове. Что было мне ответить? Я без пяти минут пилот, космолетчик, меня ожидает пилотская жизнь, о которой я мечтал с тех самых пор, как помню себя. Никогда я не вернусь на Венеру — разве что действительно прилечу в отпуск…Мать, должно быть, уловила мои мысли. Она легонько оттолкнула меня, поправила волосы, сказала:— Я расскажу отцу, что ты прилетал, Алексей. Иди. Всего тебе хорошего.Рэй Тудор проводил меня до шлюза. Он не задал обычных после долгой разлуки вопросов — «Как живёшь?», «Доволен ли профессией?», — на мои же вопросы отвечал односложно, иногда невпопад.— Значит, заканчиваешь политехническое училище, Рэй? — спрашивал я.— Да.— Будешь конструктором агромашин?— Нет. Летательных аппаратов.— Хорошее дело, — одобрил я. — А помнишь, как мы играли в ручной мяч? Вот команда была! Теперь-то играешь?— Редко.— Рэй, — сказал я, когда мы подошли к шлюзу, — хоть бы ты объяснил мне, что у вас произошло.Я остановился, ожидая ответа, но Рэй молчал. Опять, как и в разговоре с матерью, я ощутил непонятный менто-сигнал. Затем Рэй сказал:— Они его не поняли.— Кто не понял? И кого?— Отца.Лицо Рэя смутно белело во тьме, я не мог разглядеть его выражения. Ничего больше он не сказал.Спустя полчаса я уже ехал на север, к космодрому. Я не чувствовал усталости после трудного дня, нет. Но было такое ощущение, будто я раздвоился. Одна моя половина осталась там, в пустом белом доме, где раскачивалось в тёмной кухне пустое кресло-качалка, другая гнала вездеход по каменистой дороге, озаряемой мощными сполохами полярного сияния.На повороте я посмотрел в боковой иллюминатор и увидел: купол Дубова вспыхнул, налился покойным золотистым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100