Миссис Хемптон, поздравьте!
– Что случилось, парень? – спросил шотландец.
– Пуск поручили мне! – Кравцов счастливо засмеялся. – Здорово? Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка! Здорово, а, Уилл?
– Поздравляю, – проворчал Уилл, – хотя не понимаю, почему вас это радует.
– А я понимаю, – улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. – Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю информацию в газету. А когда будет пуск?
– Через два дня.
«Вас не узнать, миссис Хемптон, – подумал Кравцов. – Какая была напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно, только бы сидеть здесь…»
– О, через два дня! – Норма отложила шитье, выпрямилась. – Пожалуй, мне надо написать… Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное сообщение в Англию…
Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных самолетах.
Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром стартовал с палубы «Фьюриес», и Норма снова взялась за шитье.
– Еще два дня будут испытывать, – оживленно говорил Кравцов, – а потом, леди и джентльмены, потом мы подымем «светлячка» в воздух и расколошматим столб…
– Какого черта вы суетесь в это дело? – сказал Уилл. – Пусть атомщики сами делают.
– Они и делают. Все будет подготовлено, а часовой механизм включим мы с Джимом. Еле уломал Морозова. Токунага не возражал, а Совет Безопасности утвердил…
– Ну-ну, валяйте. Постарайтесь для газет. Перед пуском скажите что-нибудь такое, крылатое.
– Уилл, вы в самом деле так думаете? – Кравцов немного растерялся, радость его погасла. – Неужели вы думаете, что я ради…
Он замолчал. Уилл не ответил, его пальцы с силой разминали желтый комок пластилина.
– Ну ладно, – сказал Кравцов. – Покойной ночи.

37

Свежее утро, ветер и флаги.
Полощутся пестрые флаги расцвечивания на всех кораблях флотилии. Реют на ветру в блеске молний красные, и звездно-полосатые, и белые с красным кругом, и многие другие, и, конечно, голубые флаги ООН.
Ревет гроза над океаном, клубятся тучи. Давно не видели здесь люди солнечного света.
Но теперь уже скоро, скоро!
Возле белого борта «Фукуока-мару» приплясывает на зыби катер стремительных очертаний. Скоро в него спустятся Александр Кравцов и Джим Паркинсон. А пока они на борту флагманского судна выслушивают последние наставления.
– Вы все хорошо запомнили? – говорит старший из инженеров-атомщиков.
– Господа, желаю вам успеха, – торжественно говорит осанистый представитель Совета Безопасности.
– Жалко, меня не пустили с тобой пойти, – говорит Али-Овсад.
– Не задерживайтесь, голубчики. Как только включите, – немедленно на катер и домой, – говорит Морозов.
– В добрый час, – тихо говорит Токунага.
В гремящих серо-голубых скафандрах они спускаются в катер – Кравцов и Паркинсон. И вот уже катер бежит прочь, волоча за собой длинные усы, и с борта «Фукуоки» люди кричат и машут руками, и на верхних палубах других судов черным-черно от народу, там тоже приветственно кричат и машут руками, а на борту «Фьюриес» громыхает медью военный оркестр, а с «Ивана Кулибина» несется могучее раскатистое «Ура-а-а!».
– Джим, вам приходилось когда-нибудь раньше принимать парад? – Кравцов пытается спрятать за шутливой фразой радостное свое волнение.
– Да, сэр. – Джим, как всегда, непроницаем и как бы небрежен. – Когда я был мальчишкой, я работал ковбоем у одного сумасшедшего фермера. Он устраивал у себя на ранчо парады коров.
Из-за выпуклости океана поднимается плот. Сначала виден его верхний край, потом вылезает весь корпус, давно уже потерявший нарядный белый вид. Закопченный, изрезанный автогеном, в бурых подтеках. И вот уже высокий борт плота заслонил море и небо. Плот медленно вращается вокруг Черного столба, для этого к нему причален пароход с закрепленным в повороте рулем. Команда эвакуирована, топки питает стокер – автокочегар.
Катер останавливается у причала. Старшина, ловко ухватившись отпорным крюком за стойку ограждения, говорит на плохом английском:
– Сегодня есть великий день.
Он почтительно улыбается.
Кравцов и Паркинсон поднимаются на причал. Они идут к трапу, шуршит и скрежещет при каждом шаге стеклоткань их скафандров. Сквозь смотровые щитки гермошлемов все окружающее кажется окрашенным в желтый цвет.
Вверх по зигзагам трапа. Трудновато без лифта: все-таки тридцать метров. Стальные узкие ступеньки вибрируют под ногами. Двое лезут вверх. Все чаще останавливаются на площадках трапа, чтобы перевести дыхание. Белый катер на серой воде отсюда, с высоты, кажется детской пластмассовой игрушкой.
Наконец-то верхняя палуба.
Они медленно идут вдоль безлюдной веранды кают-компании, вдоль ряда кают с распахнутыми дверями, мимо беспорядочных нагромождений деревянных и металлических помостов, теперь уже ненужных. Паровой кран, склонив длинную шею, будто приветствует их. Только не надо смотреть на океан – кружится голова, потому что кружится горизонт…
Рябит в глазах от бесконечных вспышек молний – они прямо над головой с треском долбят Черный столб.
«Кажется, расширилось еще больше», – думает Кравцов о загадочном поле Черного столба. Он нарочно делает несколько шагов к центру плота, а потом обратно, к краю. Обратно явно труднее.
Да, расширилось. Контрольный прибор, установленный на столбике возле платформы, подтверждает это.
Ну вот и платформа. Громадный контейнер, укрепленный на ней, похож на торпеду. Так и не увидел Кравцов своими глазами атомной бомбы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36