Еще не рассвело, а Айвангу уже трудился, отсекая от камня острые обломки. Он торопился, боясь, что живое лицо, которое он увидел, померкнет в памяти. Но этого не случилось. Наоборот, чем больше он вспоминал, чем больше думал о нем, тем явственней вставал перед ним образ Ильича, а в душе росло нетерпение скорее увидеть его воплощенным в камне.Новость в Тэпкэне разносится, пожалуй, быстрее, чем по радио. Люди входили в ярангу Сэйвытэгина посмотреть, как Айвангу из камня высекает лицо человека. Раньше, когда он рисовал на моржовом клыке или вырезал из кости и дерева фигурки, он охотно показывал неоконченную работу. А тут он не решался, словно что-то мешало ему. Он выпросил у матери кусок пыжика и накрывал работу, когда кто-нибудь приходил.– Зачем прячешь? – удивлялся любопытный Мынор. – Может быть, какой-нибудь совет дал бы.– Пока не надо советов, – отказывался Айвангу и с нетерпением ждал, когда гости покинут чоттагин, чтобы заново приняться за работу.С каждым днем все явственнее становился дорогой образ. Он с трудом выходил из камня, освобождаясь от него. В первую очередь Айвангу высек глаза, добрые, ласковые, слегка прищуренные. Они были очень знакомые, такие близкие и родные, что Айвангу казалось, что он их знает и видит давно, с самого детства.Он не считал дней. С утра до позднего вечера он просиживал в холодном чоттагине и стучал по камню. Когда же глаза и руки утомлялись, он запрягал собак и уезжал на охоту. И даже там, в торосах, под шелест плывущих по разводью льдин он думал о своей работе.Айвангу удивился, когда узнал, что прошел месяц. Работа подходила к концу.Каждый раз, снимая пыжик с каменного бюста, Айвангу испытывал легкое волнение, как будто он ожидал увидеть нечто другое, что было до этого.Последние дни он занимался поправками, подчисткой. Несколько раз он решал, что все уже готово и пора показать работу знающим людям, но вдруг ему становилось не по себе, и он еще раз откладывал, оттягивал время. И не потому, что бюст казался неоконченным. Он попросту не хотел расставаться с ним.Показать другим свое творение – значит отдать его. И все же решился: позвал Гену Ронина, Пелагею Калиновну, Льва Васильевича, Мынора. Но народу пришло гораздо больше. Явились Громук с Тамарой Борисовной, пекарь Пашков, бывший милиционер Гаврин, работники полярной станции и даже Кавье.Айвангу поместил бюст на три китовых позвонка, положенных на большой деревянный ящик, под электрической лампочкой. Свет падал чуть-чуть сбоку, освещая темное лицо с высоким гладким лбом, узко прищуренные глаза, бородку и пышный воротник меховой кухлянки.Люди смотрели молча, потом Мынор подошел к Айвангу и с чувством пожал ему руку.– Ты такого Ленина сделал, будто я его давно знаю.И тут все зашумели. Подходили к Айвангу, говорили похвальные слова.– Дорогой мой, – прочувствованно сказала Пелагея Калиновна, – тебе непременно надо учиться! Такой талант!Все русские на разные лады произносили это слово, и только один Громук ничего не сказал. Он с разных сторон рассматривал бюст, щурился, отходил назад, снова подбирался к нему.– Это Сэйвытэгин! – вдруг сказал он громко, на весь чоттагин.– Что ты говоришь! – подскочил к нему Мынор. – Это Ленин!– Посмотри внимательнее: чьи глаза? Взгляд? Выражение лица? Эта кухлянка и малахай за спиной? Чьи они? Сэйвытэгина!– Верно! – сказал Мынор. – Как Сэйвытэгин. Слушай, Айвангу, оказывается, твой отец похож на Ленина!– Это искажение образа вождя, – сказал Громук. – Я со своей стороны, как коммунист, буду протестовать против того, чтобы бюст был установлен в колхозном клубе. Как вы думаете, товарищ Кавье?Кавье растерянно заморгал. Он еще раз поглядел на бюст. Перед ним был действительно Ленин, но что-то в нем и настораживало. Какая-то необычность. Малахай за плечами, меховой воротник кухлянки… Но самое главное – это вроде чукотское выражение его лица и несомненное сходство с Сэйвытэгином… До сегодняшнего дня Кавье видел Ленина в пиджаке и галстуке. У него в яранге висит портрет. Правда, у этого глаза, как живые, несмотря на то, что он высечен из камня.– Товарищи, – взволнованно сказала Пелагея Калиновна, – в искусстве это вполне допустимо. Автор всегда по-своему создает образ, накладывает отпечаток собственной личности на произведение.– Уважаемая, – густым голосом прервал ее Громук. – Здесь важна политика, а не искусство. Вот так, дорогой друг художник, – обратился он к Айвангу. – Занимался бы ты лучше своим национальным искусством, резал моржовую кость и не брался не за свое дело. Удивляешь меня, Айвангу. Советская власть, кажется, все делает для вас. Создали косторезную мастерскую – только трудись, а он – в скульпторы полез! На то, чтобы изображать Ленина, есть специально поставленные люди!Чоттагин понемногу опустел. Вскоре в нем остались только Айвангу, Сэйвытэгин и Росхинаут.Отец подошел, к бюсту и бережно накрыл его пыжиком.– Я знаю, Айвангу, что ты не мог сделать его иначе. Росхинаут молча погладила сына по седой голове. Айвангу задумался, медленно подошел к бюсту и снова открыл его. Он долго смотрел в лицо Ленина и молчал. Потом так же молча стал запрягать собак.– Ты куда, сын? – встревоженно спросил Сэйвытэгин.– Недалеко, – ответил Айвангу. – Я только поднимусь на вершину горы Линлиннэй.Сэйвытэгин понял его, кивнул головой. Отец с сыном с трудом уложили бюст на нарту и крепко привязали.Навстречу бил холодный, злой ветер и выжимал слезы. Собаки отворачивали морды в стороны. Айвангу направил нарту в долину, чтобы оттуда по склону подняться на гору.Снег был плотный и жесткий, как шлак. Даже хорошо навойданные полозья едва скользили по нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88