Разумеется, суд всей душой встал на сторону истца! Думаю, что и незримый суд, состоящий из миллионов телезрителей, занял точно такую же позицию. Наверное, нет человека, которому не припомнился бы в этот момент собственный опыт обид и унижений по вине бездушных формалистов, перестраховщиков, чинуш, так что тут и вопроса не могло возникнуть – с кем отождествит себя аудитория.
У ответчиков был крайне беспомощный вид. Переломить сложившееся настроение они не сумели, да и как бы им это удалось? Обсуждать профессионально проблемы пациента, ставшего героем передачи, – никто на такое пойти бы не мог. Объяснять в общем плане, почему между первым появлением пациента и окончательным решением его судьбы всегда проходит много времени, почему нередко приходится в ответ на страстные мольбы твердо говорить «нет»? В два слова этого не вместишь, а пространные монологи – не в жанре динамичного ток-шоу. Возможно, во время записи мои коллеги и пытались обосновать свою позицию, но при монтаже все их аргументы выпали. Вот и получилось то, что собственно, и требовалось продемонстрировать по замыслу: человек отстаивает свою свободу, право распоряжаться собственной судьбой, а наталкивается на грубый и бессмысленный произвол.
Почему так задела меня эта несправедливость? Поверьте – меньше всего из соображений цеховой солидарности! Опыт всей моей жизни убеждает меня в том, как опасна привычка сводить сложные задачи к четырем простейшим арифметическим действиям. Белое – черное, друг – враг… Попытаюсь показать, как на самом деле выглядит проблема помощи транссексуалам, а для этого мне как нельзя лучше пригодится отложенная нами про запас история Рахима, моего самого первого пациента.
Прервали мы ее в тот драматический момент, когда авторитетнейшая экспертиза отмела все сомнения в психической адекватности пациента и он был выписан из клиники с точным диагнозом. Но что от этого изменилось? Рахим с удвоенной энергией продолжал добиваться операции. Следовательно, и тем, от кого это зависело, пришлось удвоить усилия, чтобы его отговорить. Ситуация, как выражаются ныне политики, приобретала откровенно патовый характер.
К тому времени у меня уже был кое-какой опыт работы с гермафродитами, настаивавшими на том, чтобы их «узаконили» в ошибочно установленном поле. Теми же доводами я пытался переубедить и Рахима. Говорил об опасностях хирургического вмешательства, о непредсказуемости последствий, о мстительности природы, которая не терпит посягательств на свои прерогативы. Прибегал к изощренным методам психотерапии, даже к гипнозу. Гермафродиты были более понятны мне в своем упорстве: как-никак, вся их жизнь лежала в фундаменте ложного представления. Но даже их взгляды в конце концов постепенно начинали меняться. Почему же доводы рассудка не пробьются в сознание Рахима, порабощенное каким-то фантомом? Сейчас он твердит, что готов претерпеть любые муки, готов даже «умереть под ножом» – все равно жизнь в мужском образе не имеет для него никакой ценности. Но не может это продолжаться бесконечно!
Так мы и ходили по замкнутому кругу, не много, не мало – шесть лет. Из юноши Рахим постепенно превращался в зрелого мужчину, но никаких изменений в его душевном состоянии не произошло. Вся его жизнь сосредоточилась на борьбе за изменение пола. Помимо этого, его не интересовало ничего.
Но почему с таким же упорством мы сопротивлялись его желанию? Проще всего было бы сказать, что мы раболепно следовали инструкциям министерства здравоохранения, которые ведь и в самом деле не предусматривали подобных хирургических акций. Но это не объяснение, по крайней мере, для меня. Если бы я был уверен, что мы должны пойти навстречу необъяснимому желанию Рахима, меньше всего могли бы меня затормозить какие-то формальные ограничения. Инструкции пишутся людьми – и людьми же переписываются. Нет, останавливали меня совсем другие «инструкции» – нерукотворные: глубочайшее ощущение барьеров, дальше которых никто не смеет идти, имея дело с живыми созданиями природы.
Рахим настаивал на кастрации, ведь именно это составляло суть того преображения, к которому он стремился. Другими словами, прежде чем вылепить из него медицинскими средствами женщину, нужно было убить в нем мужчину – здорового, полного сил, имеющего все, чтобы полноценно жить по законам своего пола. Все во мне противилось этому! Я все время представлял, как приходит ко мне этот славный человек, изуродованный, искалеченный при моем попустительстве, приходит в отчаянии, не зная, как жить дальше, и говорит: «Что же вы наделали, доктор? Да, я сам этого хотел, – но мне простительная была слепота, я же не медик, я не мог заглянуть в будущее. Но вы-то знали, вы обязаны были все предвидеть! Как же вы могли пойти у меня на поводу?» И что же я скажу в ответ?.. Смутная жила во мне надежда, что каким-то естественным образом это наваждение у Рахима пройдет: пробудится в нем голос пола, заявит свои права. Как это было, например, с Женей: сегодня он категорически требует любой ценой избавить его от ненавистных половых признаков, а завтра чуть не со слезами на глазах благодарит за то, что мы его не послушались…
Поэтому когда Рахим вдруг исчез на длительное время – не приезжал в Москву, не звонил, не писал, – я не встревожился. Решил: слава Богу, наконец-то человек обрел покой. Но я ошибался.
Отчаявшись пробить стену сопротивления в лоб, Рахим предпринял обходной маневр. Из всех своих злоключений он сделал верный, в общем-то, вывод: главный камень преткновения – не биологический, а гражданский пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193