Паспортистка думала, что есть такой город Сириус, где-то в Молдавии. А я точно знаю, что в Молдавии такого города нет. Сириус находится на большом расстоянии от Земли.– Сириус не планета, а, кажется, только звезда.– Ну и что ж что звезда, – сказал Воробушкин. – Может, он из окрестностей Сириуса, а на Сириусе прописан. Но по всем данным, которыми я и Мишка располагаем, он пришелец. А картины он здесь пишет, чтобы иметь свободную профессию. Свободная профессия – для пришельца это как раз то, что надо. Он может не ходить на работу, а сидеть дома и делать вид, что пишет картины. Вот ок и делает вид.– Неправда, – сказал я. – Он не делает вид, а пишет картины.– Мой дедушка лучше знает. Он этого Левитана давно взял на заметку. Но он его, понимаешь, недооценил. Дедушка думает, что он левак.– А что такое левак?– Ну, человек, который работает «налево», шабашничает или занимается на стороне всякой мелкой халтурой. Но он не левак и не шабашник, а пришелец.– Пусть уж лучше пришелец, – сказал я, – чем шабашник или левак.– И я тоже так считаю, – согласился со мной Воробушкин.Молчавший Мишка сказал вдруг, показывая на Воробушкина:– Он привез с собой сюда литературу.– Какую?Научную и техническую. Про пришельцев. И портрет Левитана привез, чтобы сличать. Выясним, что пришелец, и вернемся в город, нам тут делать нечего.Мне почему-то это не понравилось. Сомневался я, что Левитан пришелец и родился где-то в окрестностях Сириуса. ИдДёдоволен я был тем, что они привезли с собой литературу и хотят доказать мне, всем, и в том числе самому Левитану, что он не земного, а инопланетного происхождения.Я решил, когда Мишка и Воробушкин уйдут, поговорить с дядей Васей.Уходя, они сказали с Озабоченным видом:– Нам предстоит большая и трудная работа. А когда они наконец ушли, я высказал дяде Васе все свои сомнения.– Вряд ли он с Сириуса, – сказал я, – и никакой он не пришелец, хотя и не обыкновенный человек.Дядя Вася, внимательно выслушав меня, усмехнулся и сказал:– Вот необыкновенного как раз я в нем ничего и не вижу. Типичная посредственность. Сейчас их уйма развелось. И всем им не хватает ни ума, ни культуры, ни чувства современности. На одной серости и провинциализме далеко не уедешь. Твой Левитан просто-напросто эпигон.– А это очень плохо – быть эпигоном?– Смотря для кого, – ответил дядя Вася. – Если для художника, то вообще лучше не родиться.– Значит, этот замечательный художник зря родился? – спросил я.– Зря! – ответил дядя Вася сердито и отвернулся. Опечаленный этими мыслями, я пошел по деревне. Мне почему-то очень хотелось взглянуть на тот холст, где Левитан изобразил речку. Эта картина мне очень нравилась. И я убежден, что ее не мог написать ни эпигон, ни левак-шабашник и даже пришелец с Сириуса. Левитана я дома не застал. В избе сидел пастух Игнаткин и пришивал подошву к валенку. А картина уже висела на стене рядом с умывальником.Я посмотрел и ахнул. На стене рядом с умывальником текла река, живая, настоящая река с берегами и небом. Она была тут, на холсте, и совсем не походила на картину. Наоборот, на картину походило все остальное: стены, окна, сам пастух Игнаткин с валенком и толстой иглой. Река была в тысячу раз живее. И я стоял и не мог оторвать от нее глаз. Потом меня кто-то толкнул в бок, я оглянулся. Рядом стояли Воробушкин и Мишка.Воробушкин сказал:– Вот это река так река. Сразу видно, что он ее не рисовал, а уменьшил в тысячу раз и приклеил к холсту. Конечно, это мог сделать только волшебник или пришелец. У них там, в окрестностях Сириуса, и не то могут сделать. Подклеил речку к холсту, а потом небо и березки.Мишка хотел потрогать волны рукой, но Воробушкин оттолкнул его руку:– Смотри еще сам приклеишься к этому холсту и станешь картиной. Нужно действовать осторожно, особенно когда имеешь дело с пришельцем.Хозяин избы, пастух Игнаткин, не обращал ни на нас, ни на картину никакого внимания, а продолжал подшивать валенки.Мы ждали, когда Игнаткин скажет свое мнение. Он долго молчал, немножко посапывая, а потом сказал:– Эта река иногда шумит.– Какая река? – заинтересовался Воробушкин.– Вот эта, – показал Игнаткин иглой на картину. – . И даже слегка погрохивает на перекатах.– Сейчас ведь не слышно, – сказал Мишка, прислушиваясь.– Будет она шуметь при нас, – усмехнулся Игнаткин. – Она шумит, когда нет никого дома, а на людях она ведет себя тихо, как и полагается картине.– А это картина? – спросил Воробушкин. – Или настоящая река, благодаря искусству пришельца попавшая на полотно?Игнаткин подозрительно покосился сначала на Во-робушкина, потом на Мишку и сказал:– На людях она картина, а когда в избе никого нет, она – река. Сейчас я объясню, как я это дело понимаю. Например, один и тот же человек сразу йожет иметь два лица. Скажем, у него профессия – артист. Днем он живет как все прочие люди. А вечером играет на сцене, изображая тех, кем он никогда не был. Точно так же и ата река. Днем она течет там, на воле, как все реки, а по вечерам забирается сюда, в раму, и начинает играть. Если хотите знать, эта река тоже артистка.По тому, как пастух усмехнулся, а также по выражению его глаз я догадался, что он шутит. Но Воробушкин и Мишка не захотели принять это за шутку. Им хотелось доказать, что Левитан – пришелец с Сириуса, и поэтому для них было лучше, что в раме течет настоящая река, притворяясь изображением. 17 В этот раз дядя Вася играл не с пенсионером Воробушкиным, а с самим художником Левитаном.Всякий раз, когда дядя Вася играл с пенсионером, мне очень хотелось, чтобы он сделал поскорей пенсионеру мат. Но сейчас – и это было странно – я вовсе не испытывал этого желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15