У меня сердце сильно билось, и я сначала даже не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и сторы спущены, maman казалась утомлена; подле нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
- Весь ареопаг - портреты тут!
- Папа стоял у камина и грелся. Я досмотрела на него и думала, что он взглянет на меня ласково: мне бы легче было. Но он старался не глядеть на меня; бедняжка боялся maman, а я видела, что ему было жалко. Он все жевал губами: он это всегда делает в ажитации, вы знаете.
- И что же они?
- «Позвольте вас спросить, кто вы и что вы?» - тихо спросила maman. «Ваша дочь», - чуть-чуть внятно ответила я. «Не похоже. Как вы ведете себя?» Я молчала: отвечать было нечего.
- Боже мой! нечего! - произнес Райский…
- «Что это за сцену разыграли вы вчера: комедию, драму? Чье это сочинение, ваше или учителя этого… Ельнина?» - «Maman, я не играла сцены, я нечаянно..» - едва проговорила я, так мне было тяжело. «Тем хуже, - сказала она, - il y a donc du sentiment la dedans? Вот послушайте, - обратилась она к папа,что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание?..» Он, бедный, был смущен и жалок больше меня и смотрел вниз; я знала, что он один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда… «Знаете ли, кто он такой, ваш учитель? - сказала maman. - Вот князь Serge все узнал: он сын какого-то лекаря, бегает по урокам, сочиняет, пишет русским купцам французские письма за границу за деньги, и этим живет…» - «Какой срам!» - сказала ma tante. Я не дослушала дальше, мне сделалось дурно. Когда я опомнилась; подле меня сидели обе тетушки, а папа стоял со спиртом. Maman не было. Я не видала ее две недели. Потом, когда увиделись, я плакала, просила прощения. Maman говорила, как поразила ее эта сцена, как она чуть не занемогла, как это все заметила кузина Нелюбова и пересказала Михиловым, как те обвинили ее в недостатке внимания, бранили, зачем принимали бог знает кого. «Вот чему ты подвергла меня!» - заключила maman. Я просила простить и забыть эту глупость и дала слово вперед держать себя прилично.
Райский расхохотался.
- Я думал, бог знает, какая драма! - сказал он, - а вы мне рассказываете историю шестилетней девочки! Надеюсь, кузина, когда у вас будет дочь, вы поступите иначе…
- Как же: отдать ее за учителя? - сказала она. - Вы не думаете сами серьезно, чтоб это было возможно!
- Почему нет, если он честен, хорошо воспитан…
- Никто не знает, честен ли Ельнин: напротив, ma tante и maman говорили, что будто у него были дурные намерения, что он хотел вскружить мне голову… из самолюбия, потому что серьезных намерений он иметь не смел…
- Нет! - пылко возразил Райский, - вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Рierre, comte Serge: вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, - он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, - женятся на вас par convenance и потом меняют на танцовщицу…
- Cousin - серьезно, почти с испугом, сказала она.
- Да, кузина, вы сами знаете это…
- Что же мне было делать? Сказать maman, что я выйду за m-r Ельнина.
- Да, упасть в обморок не от того, от чего вы упали, а от того, что осмелились распоряжаться вашим сердцем, потом уйти из дома и сделаться его женой. «Сочиняет, пишет письма, дает уроки, получает деньги, и этим живет!» В самом деле, какой позор! А они, - он опять указал на предков, - получали, ничего не сочиняя, и проедали весь свой век чужое - какая слава!.. Что же сталось с Ельниным?
- Не знаю, - равнодушно сказала она, - ему отказали от дома, и я не видала его никогда.
- И вы - ничего?
- Ничего…
- Перед вами являлась лицом к лицу настоящая живая жизнь, счастье - и вы оттолкнули его от себя! из чего, для чего?
- Но, cousin, вы знаете, что я была замужем и жила этой жизнью..
- С ним? - спросил он, глядя на портрет ее мужа.
- С ним! - сказала она, глядя с кроткой лаской тоже на портрет.
- Как вы вышли замуж?
- Очень просто. Он тогда только что воротился из-за границы и бывал у нас, рассказывал, что делается в Париже, говорил о королеве, о принцессах, иногда обедал у нас и через княгиню сделал предложение.
- Ну, когда согласились и вы остались с ним в первый раз одни… что он…
- Ничего! - сказала она с улыбкой удивления.
- Но ведь… говорил же он вам, почему искал вашей руки, что его привлекло к вам… что не было никого прекраснее, блистательнее…
- И «что он никогда не кончил бы, говоря обо мне, но боится быть сентиментальным…» - добавила она.
- Потом?
- Потом сел играть в карты, а я пошла одеваться; в этот вечер он был в нашей ложе и на другой день объявлен женихом.
- В самом деле это очень просто! - заметил Райский. - Ну, потом, после свадьбы?..
- Мы уехали за границу.
- А! наконец не до света, не до родных: куда-нибудь в Италию, в Швейцарию, на Рейн, в уголок, и там сердце взяло свое…
- Нет, нет, cousin - мы поехали в Париж: мужу дали поручение, и он представил меня ко двору.
- Господи! - воскликнул Райский, - этого недоставало!
- Я была очень счастлива, - сказала Беловодова, и улыбка и взгляд говорили, что она с удовольствием глядит в прошлое. Да, cousin, когда я в первый раз приехала на бал в Тюльери и вошла в круг, где был король, королева и принцы…
- Все ахнули? - сказал Райский.
Она кивнула головой, потом вздохнула, как будто жалея, что это прекрасное прошлое невозвратимо.
- Мы принимали в Париже; потом уехали на воды; там муж устраивал праздники, балы: тогда писали в газетах.
- И вы были счастливы?
- Да, - сказала она, - счастлива: я никогда не видала недовольной мины у Paul, не слыхала…
- Нежного, задушевного слова, не видали минуты увлечения?
Она задумчиво и отрицательно покачала головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38