- профессор указал на Андромаху.
- Тоже я-с.
- А это? - спрашивал тот, указывая на ребенка.
- Я же.
- Не может быть: это двое делали, - отрывисто отвечал профессор и, отворив дверь в другую комнату, закричал: - Иван Иванович!
Пришел Иван Иванович, какой-то художник.
- Посмотри!
Он показал ему на головы двух фигур и ребенка. Тот молча и пристально рассматривал. Райский дрожал.
- Что ты видишь? - спросил профессор.
- Что? - сказал тот, - это не из наших. Кто же приделал голову к этой мазне?.. Да, голова… мм, а убо не на месте. Кто это?
Профессор спросил Райского, где он учился, подтвердил, что у него талант, и разразился сильной бранью, узнав, что Райский только раз десять был в академии и с бюстов не рисует.
- Посмотрите: ни одной черты нет верной. Эта нога короче, у Андромахи плечо не на месте; если Гектор вьшрямится, так она ему будет только по брюхо. А эти мускулы, посмотрите…
Он обнажил и показал колено, потом руку.
- Вы не умеете рисовать, - сказал он, - вам года три надо учиться с бюстов да анатомии… А голова Гектора, глаза… Да вы ли делали?
- Я, - сказал Райский.
Профессор пожал плечами. s109 И Иван Иванович сделал: «Гм! У вас есть талант, это видно. Учитесь; со временем…»
«Все учитесь: со временем!» - думал Райский. А ему бы хотелось - не учась - и сейчас.
Он в раздумье воротился домой: там нашел письма. Бабушка бранила его, что он вышел из военной службы, а опекун советовал определиться в сенат. Он прислал ему рекомендательные письма.
Но Райский в сенат не поступил, в академии с бюстов не рисовал, между тем много читал, много писал стихов и прозы, танцевал, ездил в свет, ходил в театр и к «Армидам» и в это время сочинил три вальса и нарисовал несколько женских портретов. Потом, после бешеной масленицы, вдруг очнулся, вспомнил о своей артистической карьере и бросился в академию: там ученики молча, углубленно рисовали с бюста, в другой студии писали с торса…
В назначенный вечер Райский и Беловодова опять сошлись у ней в кабинете. Она была одета, чтобы ехать в спектакль: отец хотел заехать за ней с обеда, но не заезжал, хотя было уже половина восьмого.
- Я все думаю о нашем разговоре, кузина: а вы? - спросил он.
- Я, cousin… виновата: не думала о нем. Что такое мы говорили?.. Ах, да! - припомнила она. - Вы что-то меня спрашивали.
- И вы что-то мне обещали.
- Что же?
- Рассказать… какую-то «глупость», ребячество и потом вашу законную любовь…
- Все это так просто, cousin, что я даже не сумею рассказать: спросите у всякой замужней женщины. Вот хоть у Catherine…
- Ах, нет, кузина, только не у Catherine: наряды и выезды, выезды и наряды…
- Что мне вам рассказывать? Я не знаю, с чего начать. Paul сделал через княгиню предложение, та сказала maman, maman теткам; позвали родных, потом объявили папа… Как все делают.
- Ему после всех! - весело заметил Райский. - А вы когда узнали?
- В тот же вечер, разумеется. Какой вопрос! Не думаете ли вы, что меня принуждали?..
- Нет, нет, кузина: не так рассказываете. Начните, пожалуйста, с воспитания. Как, где вы воспитывались? Прежде расскажите ту «глупость»…
- Дома воспитывалась, вы знаете… Maman была строга и серьезна, никогда не шутила, почти не смеялась, ласкала мало, все ее слушались в доме: няньки, девушки, гувернантки делали все, что она приказывала, и папа тоже. В детскую она не ходила, но порядок был такой, как будто она там жила. Когда мне было лет семь, за мной, помню, ходила немка Маргарита: она причесывала и одевала меня, потом будили мисс Дредсон и шли к maman. Maman, прежде нежели поздоровается, пристально поглядит мне в лицо, обернет меня раза три, посмотрит, все ли хорошо, даже ноги посмотрит, потом глядит, как я делаю кникс, и тогда поцелует в лоб и отпустит. После завтрака меня водили гулять или в дурную погоду ездили в коляске…
- Как вы шалили, резвились? расскажите…
- Я не шалила: мисс Дредсон шла рядом и дальше трех шагов от себя не пускала. Однажды мальчик бросил мячик, и он покатился мне в ноги, я поймала его и побежала отдать ему, мисс сказала maman, и меня три дня не пускали гулять. Впрочем, я мало помню, что было, помню только, что ездил танцмейстер и учил: chasse en avant, chasse a gauche, tenez-vous droit, pas de grimaces… После обеда мне позволяли в большой зале играть час в мячик, прыгать через веревочку, но тихонько, чтоб не разбить зеркал и не топать ногами. Maman не любила, когда у меня раскраснеются щеки и уши, и потому мне не велено было слишком бегать. Еще уверяли, что будто я… - она засмеялась, - язык показывала, когда рисую и пишу, и даже танцую, - и оттого pas de grimaces раздавалось чаще всего.
- Chasse en avant, chasse a gauche и pas de grimaces: да, это хороший курс воспитания: все равно, что военная выправка. Что же дальше?
- Дальше, приставили француженку, madame Clery, но… не знаю, почему-то скоро отпустили. Я помню, как папа защищал ее, но maman слышать не хотела.
- Ну, теперь я вижу, что у вас не было детства: это кое-что объясняет мне… Учили вас чему-нибудь? - спросил он.
- Без сомнения: histoire, geographie, calligraphie, l'orthographe, еще по-русски…
Здесь Софья Николаевна немного остановилась.
- Я уверен, что мы подходим к катастрофе и что герой ее - русский учитель, - сказал Райский. - Это наши jeunes premiers…
- Да… вы угадали! - засмеявшись, отвечала Беловодова. - Я все уроки учила одинаково, то естъ все дурно. В истории знала только двенадцатый год, потому что mon oncle, prince Serge, служил в то время и делал кампанию, он рассказывал часто о нем; помнила, что была Екатерина II, еще революция, от которой бежал m-r de Querney, а остальное все… там эти войны, греческие, римские, что-то про Фридриха Великого - все это у меня путалось. Но по-русски, у m-r Ельнина, я выучивала почти все, что он задавал.
- До сих пор все идет прекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38