– Но я же так и сказала: «Ламуру», разве нет? – улыбнулась Эдма. – Во всяком случае, простите. Ольга Ламуру, вот именно… Как же я могла ошибиться? Тем более, я вас видела в… Ах! Да как же называется этот очаровательный фильм, который шел в Париже в Латинском квартале… а потом неподалеку… с этим актером, немножко интеллектуалом, но фильм, действительно, такой чудесный… Жорж, как его там… Да помогите же мне! – обратилась она к Симону, который, будучи ошеломлен подобной дерзостью, уставился на нее разинув рот, а придя в себя, разразился речью:
– Вы, должно быть, имеете в виду «Черную ночь белого человека», фильм Максима Дюкере. Очень, очень хороший фильм, очень интересный… Немного странный, немного грустный, но очень интересный… Да, да, да, – настоятельно повторял он, словно желая убедить самого себя (и при этом бросив робкий взгляд на Ольгу, вид у которой был совершенно отсутствующим). – Я полагаю, что это именно он… да… вот так… да-да…
– Вот-вот! – удовлетворенно воскликнула Эдма: – «Белая ночь чего-то там». Фильм очень, очень хороший. Как я понимаю, именно в нем мадемуазель Ламурё, Ольга, сделала карьеру…
– Ольга Ламуру, Ламуру, мадам!
Это на выручку пришел Эрик, и Эдма бросила на него мечтательный и в то же время обидный взгляд.
– Как любезно с вашей стороны прийти мне на помощь. Вот послушайте: Ламуру, Ламуру, Ламуру, Ламуру. Хочу потренироваться, даю вам слово, – серьезным тоном обратилась она к Ольге, яростно закусившей губу. – Надеюсь, что не буду выглядеть, как наша Дива со своими Брадоками, Дюкроками, Капоками, точно она так и не решила, как следует именовать нашего дурачка, нашего отважного капитана… Да где же Чарли? Вот кто у нас дипломат… У него сейчас, должно быть, голова кругом идет! Во всяком случае, ясно одно: завтра утром следует поменять места за этим столом. Нужно было, обязательно нужно, при всех обстоятельствах разделить пары, неважно, музыкальные они или нет.
– Так вы бы согласились разделиться с месье Боте-Лебрешем? – прошипела Ольга, глядя в сторону.
– Но я это уже делала! – Вид у Эдмы был ангельский. – Я делала это неоднократно, но ненадолго. Обладая таким состоянием, Арман представляет собой лакомый кусочек для интриганок. Мне это слишком хорошо известно.
И она рысцой устремилась к другой группе, возможно, к еще одной жертве. На миг воцарилась тишина.
– Ну и негодяйка! – только и смогла произнести Ольга Ламуру, которая разом побледнела и лишилась голоса.
– Эта несчастная женщина является типичным представителем своей среды, – проговорил Эрик скучающим тоном.
И он положил руку на плечо Ольге в знак понимания и сочувствия, а та от избытка эмоций захлопала ресницами. Симон молчал, когда он случайно перехватил взгляд «клоунессы», то изумился, увидев, что глаза у этой ходячей смерти на самом деле расширены от еле сдерживаемого смеха!
Жюльен Пейра опирался о стойку бара в компании Андреа, и оба хохотали до упаду, вспоминая в подробностях происшедшую перепалку. Они были похожи на секретничающих школьников-зубоскалов и осознавали это, отчего им становилось еще веселее. Чарли наблюдал за ними ревниво-укоризненным взглядом.
– Вы видели, какой она вдруг стала красивой? – спросил Андреа, внезапно обретая серьезность. – Вы видели эти глаза, слышали этот голос?.. Вот это да… Какая женщина! Вы видели, как ей на глазах у нас стало двадцать лет?..
– Послушайте-ка, старина, да вы влюбились… – проговорил Жюльен безо всякой задней мысли. – У вас что, есть виды на нашу национальную, прошу прощения, интернациональную Диву? Знаете, если верить слухам, такая победа не принадлежит к числу невозможных.
– Как так?
Андреа больше не смеялся. Удивленный Жюльен поглядел на него в упор. У него еще не выработалось точного представления об этом мальчишке. Поначалу из-за Чарли он принял его за педераста, но Андреа явно таковым не был; он было принял его за жиголо, но и в этом он уже не был уверен. С другой стороны, Жюльену представлялось отвратительным задать классический вопрос: «А что ты делаешь в жизни?» Этот вопрос всю жизнь заставлял его страдать, пока он не придумал себе непонятную и сногсшибательную профессию: оценщик произведений искусства.
– Я хотел сказать, – пояснил он, – что интимная жизнь Дориаччи весьма сумбурна, причем это общеизвестно, и что я тысячу раз видел Дориа на фотографиях в обществе сопляков, физические данные которых значительно хуже ваших. Вот и все, старина, что мне хотелось сказать…
– О звездах говорят все, что угодно, – с жаром проговорил Адреа. – Я полагаю, что у этой женщины абсолютный вкус. И я вовсе не полагаю, месье Пейра, что Дориаччи – женщина легкодоступная.
– И это тоже общеизвестно, – заявил Жюльен и тут же перевел разговор на другую тему: – Общеизвестно и то, что с нею очень, очень трудно жить. Спросите как-нибудь у месье Кройце, что он по этому поводу думает. Эта кислая капуста еще ляжет тяжелым грузом на наш круиз.
– А-а! Кислая капуста от Захера! – проговорил Андреа, и оба вновь расхохотались.
Но Жюльен остался заинтригованным.
Судно сбавило ход, и вот уже стали отчетливо видны огни Портофино. Это был первый порт захода согласно программе круиза, и Гансу-Гельмуту Кройце предстояло открыть кампанию исполнением Дебюсси. Трое матросов в белом отправились вытаскивать на палубу огромный «Стейнвей», тот самый «Стейнвей», который до поры до времени хранился в баре под тремя чехлами и белой скатертью. Все это нужно было снять, а затем надеть на ножки цепи, чтобы его уравновесить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23