Странно три месяца спать на одном и том же матрасе. Я не хочу размягчиться. Я не хочу потерять жёсткость. Это всё, что у меня есть.

13 января 1996 г. 08.30. Альбукерк, Нью-Мексико: В аэропорту по дороге в Сиэттл на сегодняшний вечерний концерт. Вчера вечером было довольно неплохо. Хотя всё несколько затянулось – три часа сорок минут. Но никто не ушёл, и публика вроде как врубалась. Хотя на этих выступлениях мне приходится меньше говорить. Сегодня мне исполнилось тридцать пять лет. Возраст для меня не имеет значения. Конечно, время летит быстро. Сегодня вечером я буду записывать концерт и надеюсь, он получится хорошим, так что я смогу выпустить его как живую запись. Давно уже таких не выпускал. Я люблю этот город, но добраться до Сиэттла – лучше. Что-то в этой части Америки внушает тоску. Наверное, просторы. Юноша-организатор вчерашнего вечера сегодня утром довёз нас до аэропорта. Он немножко нытик. Рик, менеджер тура, сказал, что потребовалось звонить несколько раз, чтобы он проснулся.
В прошлом году в свой день рождения я был в Лос-Анджелесе. Обычно мне звонит Иэн. Концерты прошли хорошо, но из-за них я тупею на писательском фронте. Вечером отдаю им всё что есть, а когда приходит время думать о чём-то другом, не остаётся энергии, чтобы эти мысли донести. Интересно, живу ли я как тридцатипятилетний? Наверное, я родился, когда столько же было моему отцу. Не думаю, что когда-нибудь я стану человеком семейным. Похоже, я буду выглядеть очень жалко – в сорок лет и с группой на гастролях. Пора задуматься о том, куда двигаться дальше. Слыша музыку, которую группы делают сейчас, я понимаю, что пора уходить. Для таких, как я, всё кончено. Людям хочется слушать музыку слабее, неинтереснее. Мне по-прежнему нравится играть и прочее. Я просто думаю, что не хочу оставаться и слушать эту музыку, а также неким образом быть её частью. А частью её становишься, хочется тебе этого или нет.

15. 33. Сиэттл, Вашингтон: В нашем обычном отёле «Эджуотер». Мне бесплатно дали десерт в ресторане отеля, и народ присылал подарочные купоны в местные и нью-йоркские музыкальные магазины. Всё очень приятно. Люди очень классны со мной.
Я с нетерпением жду сегодняшнего выступления. Похоже, я на подъёме. В этот раз осталось немного. К концу недели вернусь в Нью-Йорк. Следующие несколько дней будут довольно тяжёлыми, со всеми этими переездами. Весь выходной день мы будем ехать в Мемфис.


Железо

Я полагаю, человек определяет себя, изобретая себя заново. Не быть, как твои родители. Не быть, как твои друзья. Быть самим собой. Высечь себя из камня. Когда я был молод, я не сознавал себя. Я был продуктом всех школьных насмешек и угроз вкупе со страхом и унижением, которые терпел регулярно. В школе мне твердили, что ничего путного из меня не выйдет. Один «инструктор», как их называли, завёл привычку обзывать меня «помойным ведром» перед другими учениками. Я не мог ответить инструктору, так что приходилось сидеть смирно и проглатывать. Через некоторое время я начал им верить. Я был костлявым спасти ком. Когда меня дразнили, я не бежал домой, плача и не соображая, за что. Я очень хорошо понимал, почему они на меня наезжают. Я был тем, на что следовало наезжать. На физкультуре надо мной смеялись и никогда не брали в команду. Я неплохо боксировал, но лишь потому, что ярость, переполнявшая всё моё сознательное существо, делала меня диким и непредсказуемым. Я дрался со странным ожесточением. Все думали, что я псих. Меня не уважали, а присматривались, что я ещё выкину. Я ненавидел себя. Хотя сейчас это и глупо, мне во всём хотелось походить на своих школьных товарищей. Я хотел разговаривать, как они, одеваться, как они, нести себя с той лёгкостью, что свойственна каждому, кто может пройти по коридору на перемене и знать, что его не поколотят. Когда я смотрел в зеркало и видел свою бледную физиономию, больше всего на свете мне хотелось превратиться в одного из них – хоть на одну ночь, чтобы понять, каково оно, их казалось бы прочно установившееся счастья. Шли годы, и я научился держать всё это в себе. Я общался только с несколькими мальчиками из нашего класса, которые были неудачниками, вроде меня. До сего дня некоторые из этих мальчиков – самые клёвые люди, которых я когда-либо знал. Если общаешься с мальчишкой, которому уже несколько раз совали голову в унитаз, ты обращаешься с ним так, как хотел бы, чтобы обращались с тобой, – у тебя появится хороший друг. Некоторые из этих ребят были очень забавны. Они подмечали то, чего более ухоженные, более лощёные наши соученики не замечали вовсе, знали то, чего остальные век не ведали. И они уж точно были остроумнее. У меня был учитель истории. Звали его мистер Пепперман. Я его вечный должник. Мистера Пеппермана уважала и побаивалась вся школа. Абсолютно прямой, атлетически сложенный ветеран Вьетнама, он редко разговаривал вне уроков. В его классе никто не разговаривал без разрешения, кроме одного случая. То был староста класса. Мистер Пепперман поднял его за лацканы пиджака и прижал к доске. И всё – все разговоры на уроке закончились. Опоздания – тоже. Однажды в октябре мистер Пепперман спросил меня, поднимал ли я когда-нибудь тяжести. На самом деле он сказал что-то вроде: «Ты костлявый замухрышка. Попроси мамочку в эти выходные сводить тебя в „Сирс“ и купить комплект стофунтовых гирь с песком, и притащи их домой. Я покажу тебе, что с ними делать».
Это вдохновляло. Не самый приятный человек в моей жизни, но, по крайней мере, достаточно неравнодушный, чтобы мне это сообщить.
Поскольку так сказал мистер Пепперман, я повиновался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84