- Берта! Дай мне мой черный сюртук и вели Мицци быстренько погреть стакан пива. - Зажги верхний свет, Берта! - попросил профессор, беря сюртук из рук жены. Повязывая галстук, он искоса наблюдал в зеркало плавную поступь жены, медлительные движения ее полных рук, вытряхивающих из пепельницы окурки. - Берта! - окликнул он ее, вкалывая булавку. - Представь себе на минуту такое невероятное положение: что бы ты сделала, если бы твой муж... - это, конечно, смешно и абсурдно, но предположим на минуту, - что бы ты сделала, если бы твой муж оказался евреем? - У тебя всегда такие странные шутки, Отто! - Ну, допустим на одну минуту, - настаивал супруг. - Что бы ты тогда сделала? - Ну, конечно, я бы бросила его немедленно. - И тебе ничуть не было бы жалко ни того, что у вас есть дети, ни тех долгих лет, которые вы прожили вместе? - Какой ты чудной! С какой стати жалеть еврея! - А куда же ты ушла бы от него? К господину регирунгсрату Освальду фон Вильдау? - не в состоянии заглушить в своем голосе злобные нотки, ехидно спросил Калленбрук. - Видишь, какой ты злой! - покраснела жена. - Задаешь мне нелепые вопросы только затем, чтобы меня уколоть. Неужели всю жизнь ты будешь меня ревновать к господину фон Вильдау? - Хе-хе! Я ведь шучу, - засмеялся профессор. - Нечего обижаться. Он принужденно потрепал ее по щеке: - Ты ответила, как подобает истинной немке. Ну, иди, пришли мне мое пиво. Он чувствовал раздражение, неизвестно почему нараставшее в нем к этой полной, дебелой женщине, матери трех его детей, и предпочитал остаться один. - Папа, вот, пожалуйста, твое пиво! - тоненьким голоском доложил с порога младший отпрыск Калленбруков, семилетний Вилли, протягивая профессору на подносе дымящуюся фарфоровую кружку. Профессор растроганно погладил мальца по белокурой головке и залпом осушил кружку. - Папа, можно мне взять эту пустую коробку из-под сигар? - теребя на груди большой бант, спросил Вилли. Профессор ласково кивнул головой. - Вилли! - остановил он на пороге убегающего с коробкой мальчика. - Иди-ка сюда. Скажи мне, - ну, представь такой невероятный случай, - что бы ты сделал, если б вдруг твой отец оказался евреем? Мальчик посмотрел на отца вопросительно, пряча за спиной коробку. - Я бы позвал Фреда и Трудди, и мы бы его заманили во двор, а там мы бы его двинули по башке кочергой, а потом выбросили на помойку, - сказал он, не задумываясь, глядя на отца большими восторженными глазами. Он все еще стоял, явно дожидаясь заслуженной награды, - после каждого удачного ответа отец обычно давал ему двадцать пфеннигов. Но на этот раз отец был, видимо, рассеян. Вместо того чтобы дать сыну двадцать пфеннигов, он просто сказал, даже не смотря в его сторону: - Да, да, ты у меня молодец!.. И велел сбегать к Мицци - сказать, чтобы вызвали машину.
* * *
В "Клубе друзей воинствующей евгеники" было уже много элегантного народа. Пробиваясь на кафедру, профессор Калленбрук пожимал десятки дружеских рук. Все уже знали, какой блестящий отзыв дал о его книге сам вождь, и поздравлениям не было конца. Профессор Калленбрук начал свой доклад с испытанной исторической остроты, проверенной на десятке аудиторий. Он заявил, что если ученый португальский еврей XVII века Исаак де ля Перейра (он сделал ударение на "Исаак") утверждал, будто бог создал арийцев и семитов не в один и тот же день, то он, Калленбрук, не находит на этот предмет особых возражений. Он даже готов согласиться с И-са-а-ком де ля Перейра, что арийцы были созданы на один день раньше семитов. Несомненно, бог устал после пяти дней непрерывного творчества, и раса, созданная им на шестой день, сотворена была уже из не особенно доброкачественного материала, чем и объясняются низшие расовые свойства, унаследованные от предков сегодняшними евреями. С присущей ему образностью он обрисовал перед аудиторией основные психологические черты еврейства как результат патологических мутаций, не выпалываемых естественным отбором. Он указал на неопровержимо установленный Ленцем и Люксембургером факт большего отягощения евреев психическими болезнями по сравнению с представителями нордической расы. Сослался на Гутмана, считающего плоскостопие наследственно свойственным евреям. Когда же, наконец, он перешел к основной теме доклада, к семитическому носу и его влиянию на психологию еврейства, весь зал, как зачарованный, не спускал больше глаз с губ златоустого профессора. Тогда случилось то, чего никто не ожидал и о чем долго еще в недоумении рассказывали друг другу слушатели этого необычайного доклада. Перейдя к описанию семитического носа с характерной для него горбинкой, в сочетании с гипертрофией парных треугольных хрящей, профессор вдруг ощупал собственный нос, осекся, побледнел и, схватившись за нос, со страшным криком: "Ай-вяй!" - бросился вон из зала. В первую минуту все присутствующие приняли это за шутливое интермеццо. Потом разнесся слух, что профессор, без пальто и шапки, выбежал на улицу и скрылся в неизвестном направлении. Был устроен пятнадцатиминутный перерыв. Когда же спустя полчаса профессор не вернулся, среди публики пошли уже всякие толки, и во избежание нежелательных осложнений вечер был объявлен закрытым. Обещанные прения не состоялись.
* * *
Здесь кончается странная история профессора Калленбрука. Как мы ни бились, нам не удалось узнать о дальнейших его судьбах ничего достоверного. Известия из национал-социалистической Германии проникали в эти годы весьма скудно. Что же касается несчастных случаев, приключившихся с членами правящей партии, то сведения о них хранились, как известно, в строжайшей тайне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11