Краткому курсу", или слушают по радио хор Пятницкого, чувствуя себя неуютно, и, время от времени прижимаясь к стене, поглядят в окошко и понаблюдают, что к чему.С некоторых пор я чувствовал, как они проходили рядом, по краю. То это был чей-то внезапный, острый взгляд из толпы, на углу улицы, взгляд, направленный именно на меня, а когда я беспокойно оглядывался и искал, тот таял, и можно было подумать, что это мне показалось; иногда тот уже ждал меня в подъезде, когда я приходил в гости, а может, он ждал другого; когда я подымал телефонную трубку, я почти слышал его дыхание.Когда это началось? С каких пор я попал в их бинокль? И за что?Меня привели в маленький, тихий домик на околице, на крыльце бродили куры, в сенях пахло дынями, молоком, медом. Полы в хате были чисто выскоблены.За столом сидел похожий на ребенка батальонный комиссар в хорошо отглаженной гимнастерке, с двумя новенькими шпалами в петлицах и новой звездочкой на рукаве.— Почему не в форме? — спросил он меня.Он посмотрел на меня через стол, словно сквозь пуленепробиваемое стекло. Он смотрел на меня из того, другого, давно отошедшего от меня тихого мира, где еще не было бомбежек, и черных пожаров, и встающих из огня скелетов ангаров, и мычащих на дороге недоенных коров, и гигантских раздутых трупов коней, он смотрел на меня из спокойного деревенского утра, в котором кричали петухи, цвели колокольчики и жужжали пчелы.— Расскажите, как вы попали в окружение?— Вместе с армией.— Расскажите обстоятельства, как вы лично попали в кольцо?— Я лично не попадал, я попал вместе с армией.— Кто подтвердит? — Он смотрел мне прямо в глаза.— Я шел один.— А чем питались, манной небесной? — батальонный комиссар усмехнулся.Из боковой двери тихо вошел офицерик и принес на подносе стакан чая в серебряном подстаканнике и вафли на блюдечке. Он пододвинул к себе стакан чая и позвенел ложечкой. Потом вынул из ящика какую-то коробочку, достал таблетку, положил ее на язык и запил из стакана чаем. Проглотив таблетку, он прислушался к себе, и так он сидел несколько минут и прислушивался. И все это он проделывал, будто он был тут один.— А партбилет где закопали? — спросил он.— Я его не закапывал.— Сжег?Я вынул партбилет, красную мокрую книжечку. Он взглянул на фотографию, потом на меня, небрежно перелистал, осведомившись, уплачены ли взносы.— Номер партбилета? — спросил он. Я сказал.— В каком году вступили в партию? Я ответил и на этот вопрос,— Где получали партбилет?— В Киевском райкоме Москвы.— На какой улице райком?— На Смоленской-Сенной.— Номер дома?— Номера не знаю.— Где вход в райком?— С Глазовского переулка.— Кто секретарь райкома?— Не знаю, они менялись.Он снова перелистал книжечку.— С какой суммы платили членские взносы? Я назвал сумму от и до.— Почему тут стоит двадцать копеек?— Это я тогда получал стипендию. Он положил партбилет возле себя.— А почему вы не застрелились? — Он спокойно посмотрел на меня. — Коммунисты не сдаются в плен, — пояснил он.— Я не был в плену.— Советский человек приберегает последний патрон для себя.Я смолчал.— Был контакт с немцами?— Один раз задерживали.— Где, когда?— На прошлой неделе; мы проходили деревню.— Какую деревню?— Названия не помню, на Полтавщине за станцией Яреськи. Мы проходили деревню…— Кто это мы?— Я и еще несколько человек, какой-то авиатехник.— Откуда знаете, что он авиатехник?— Так он сказал сам, и у него была летная форма, летная фуражка.— Продолжайте.— Так вот, был я, этот авиатехник, какая-то девушка и еще один боец. Мы проходили село. Я не хотел заходить в это село, мы стояли у крайней хаты, и я сказал: „Не надо", — но авиатехник сказал: „Там нет немцев, разве вы не видите? В селе никого нет, мы разживемся хлебом, салом, попьем молочка". И мы пошли. А в это время из одной хаты вышли немцы. Мы хотели пройти мимо и сделали вид, что не видим их, что нам все равно, есть они или нет, но от хаты закричали: „Але фир! Все четыре!" — и один из немцев махнул автоматом. Мы подошли. Они стали нас обыскивать, сначала авиатехника, потом девушку, потом меня. В правом кармане у меня лежал завернутый в тряпку партбилет. Но человек, обыскивая, правой рукой залезает к вам в левый карман, и когда он залез и стал шарить в левом кармане, я в это время расстегнул кацавейку, и он стал искать уже в пиджаке, а в правый карман так и не полез и не нашел партбилета.— И они вас не расстреляли?— Нет.— А почему они вас не расстреляли? Я пожал плечами.— Не знаете?Он внимательно поглядел в мое лицо. Я молчал.— За вас ответило ваше молчание. Я ничего не сказал.— И вы хотите, чтобы я поверил вашей байке?— Я говорю правду.Он прицельно глядел в мои глаза, и я долго, и невыносимо, и бесконечно отвечал ему взглядом на взгляд, отражаясь в светлых зрачках. Наконец он устал или что-то решил про себя, и ему уже не надо было докапываться до чего-то там в моих глазах. И он стал перелистывать лежащие на столе серые, с фиолетовой машинописью страницы, будто там что-то было про меня.— Какое задание получили?— Они нас отпустили.— Шифр, явка, связь? — быстро сказал он. — И не запирайтесь, лучше будет.Я молчал.— Как ушли из плена?— Я не был в плену.— Это мы уже слышали. Какое задание получили?— Я вам сказал — я не был в плену.— Мы все равно про вас тут все знаем.— Знайте что хотите, но я говорю правду.— Вот тут все равно все известно, — он перелистал страницы, лежащие передним.— Так зачем же вы спрашиваете?— Закон, — сказал он, — юриспруденция. — Од подвинул ко мне чистый лист бумаги, чернильницу. — Напишите объяснение, подробно.Я написал все, как было, как мы стояли на окраине села, как мы пошли по улице, как нас задержали, и обыскивали, и отпустили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127