- Бред! Какой домком?! - недоумевал Першин.
- Домовой комитет. Они всех проверяют на верность. Враги сахар не
получат.
Он недоверчиво поморгал, не смеется ли она, но понял, что это правда,
и захохотал. Дочки растерянно глазели на него, они редко видели отца
веселым, но он смеялся от души, и они сами охотно развеселились, хотя не
понимали причины веселья.
- Смейся, смейся - улыбалась жена. - Попьешь пустой чай, будет не до
смеха.
- Не могу, не могу!.. - мотал головой Першин, всхлипывая и сморкаясь.
- А маршировать строем не надо?!
Успокоившись, он ссадил дочерей с колен и поднялся:
- Пойду на собеседование, - объявил он жене и увидел в ее лице
озабоченность.
- Ты там не очень, не разоряйся, - предостерегла она, а он не мог
удержаться, и пока он спускался в лифте, на его лице блуждала улыбка.
В подвале было полно людей, под низким потолком висел сдавленный
гомон, все дожидались очереди: людей по одному вызывали за обитую старой
жестью дверь, где заседала тройка.
Першин, не раздумывая, распахнул дверь настежь и оставил открытой,
чтобы все слышали и могли видеть. За дверью Андрей обнаружил трех
стариков, которые сидели под портретом Ленина за столом, покрытым красным
сукном. Сукно было сильно побито молью и потерто изрядно, Першин
почувствовал запах нафталина, видно, сукно долго хранили в шкафу или в
сундуке.
Посреди комнаты с ноги на ногу переминалась женщина, которая
проходила собеседование и, вероятно, ломала голову над ответом. За
маленьким столиком в стороне сидела морщинистая старушка-секретарь в
красной косынке, повязанной революционным узлом на затылке и писала в
толстой амбарной книге, вела протокол.
- Это вы домком? - громогласно спросил с порога Першин, и гомон за
дверью стих, все уставились в спину пришельцу.
- А вы кто? - поинтересовался старик в белой под горло рубахе без
галстука, застегнутой на все пуговицы. Он был явно раздосадован, что их
перебили на полуслове. - Жилец?
- Жилец, жилец, - успокоил его Першин. - Все мы жильцы на этом свете.
- А почему врываетесь? - нахмурился другой старик в старом френче с
накладными карманами на груди. - Здесь люди работают.
Третий старик лишь прищурился и молча, неодобрительно смотрел сквозь
круглые железные очки, взгляд его ничего хорошего не сулил.
- Талоны на сахар здесь выдают? - простодушно улыбнулся Першин,
сдерживаясь, чтобы не выкинуть что-нибудь раньше времени.
- В очередь! В очередь! Он без очереди! Без очереди он! - загомонила,
запричитала, захлопотала позади толпа и ходуном заходила от волнения.
- Талоны выдают только тем, кто сделал социалистический выбор, -
объявил старик в белой под горло рубахе, похожий на сознательного
рабочего. - Враждебным элементам - никаких талонов!
- Ах, так... - понимающе покивал Першин. - Социалистический выбор...
А социализм - это, конечно, учет, как сказал Ильич? - Першин указал рукой
на портрет.
- Верно, - решительно и строго подтвердили все трое, и даже
старушка-секретарь кивнула в знак согласия.
Першин вошел в комнату и деловито походил из угла в угол, обозревая
скудную мебель, как хозяйственный старшина в казарме. - Что ж, обстановка
у вас, я смотрю, революционная, ничего лишнего, - одобрил он, прохаживаясь
на глазах у толпы, которая пялилась сквозь распахнутые двери. - Все
строго, честно, справедливо, так?
И на этот раз они подтвердили единодушно, однако Першин не спешил.
- Как я понимаю, социализм - это распределение, - задумчиво произнес
он, словно никогда не знал и вдруг додумался, прозрел.
- Правильно, так учит наука политэкономия, - вставил старик в зорких
народовольческих очках, вероятно, идеолог, Першин глянул на него с
признательностью - спасибо, мол, ценю.
- Наука! - Першин назидательно поднял указательный палец, как бы
привлекая общее внимание к своим раздумьям.
Старики внушительно и строго, плечо к плечу сидели за столом,
покрытым красным сукном, и были похожи на скульптурную группу. Они были
преисполнены важности своего дела и надувались от собственной
значительности и от сознания исторического момента; без смеха на них
нельзя было смотреть, но Першин старался не подавать вида.
- Итак, социализм - это распределение! - объявил он громко и
торжественно, потом вдруг полюбопытствовал. - А кто будет распределять? -
Першин с любопытством поозирался, как бы в поисках того, кто будет
распределять, но не нашел и ответил сам. - Ну конечно, вы, родные мои!
Очень вы любите это дело: распределять! Вас хлебом не корми, дай
что-нибудь распределить. К кормушке ближе, верно?
- Вы антикоммунист? - робко, с надеждой обратилась к нему
старушка-секретарь и зарделась от собственной смелости, победно оглядела
всех, гордясь своей бдительностью и классовым чутьем.
- Анти, анти... - покивал Першин. - Анти-шманти. Сами, небось, себя
сахаром обеспечили, акулы мирового социализма?
- Молчать! - заорал вдруг, затрясся, сжав кулачки, тощий старик в
круглых очках. - Вы здесь контрреволюцию не разводите! А то мы вас живо!..
- зловеще пообещал он, умолк, но и так понятно было: если враг не сдается,
ему не сдобровать.
- Что живо? - поинтересовался Першин. - К стенке? - он помолчал и
улыбнулся добродушно. - Ах, вы, старые задницы, - сказал он
прочувствованно, но с некоторым укором и как можно сердечнее. - Все вам
неймется.
Он услышал в толпе за порогом смех и веселый гомон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117