И вот, несмотря на то, что мысль ее витала где-то далеко, рука Анны-Клавдии изумительно повиновалась демону ловкости. Занятно было смотреть, с какой безукоризненной точностью прикасается она к валким и легким кусочкам слоновой кости, которые никогда не теряли равновесия под ее пальцами, но всего занятнее было то, что она добивалась своих успехов, будучи вовсе невнимательной и явно занятой чем-то другим. Эти успехи повергали в изумление добрейшего г-на де Вердло. Обладая точностью движений, граничившей с чудом, Анна-Клавдия могла бы проделывать самые замысловатые штуки, если бы вздумала применить свой талант к вытаскиванию чужих кошельков и часов. Она могла бы забираться в чужие карманы так ловко, что обладатели их ничего бы не заметили, и как нельзя более искусно срывала бы плащи с плеч прохожих. Иногда г-н де Вердло со смехом говорил ей об этом и дразнил ее, но в ответ она лишь улыбалась своими прекрасными молчаливыми устами, после чего снова погружалась в свои мечты.
Тогда прелестное лицо ее становилось как бы чуждым всему окружающему и далеким от него. Печать глубокой задумчивости ложилась на нем, и уже больше ничего оно не выражало. Казалось, что Анна-Клавдия ничего больше не видит и не слышит, вся занятая одной мыслью, властно влекущей ее к себе и погружающей в самые сокровенные тайники души. В такие минуты Анна-Клавдия казалась отсутствующей и всецело ушедшей в прошлое, а может быть раздумывающей о будущем. Она производила тогда такое впечатление, словно она ушла от окружающей обстановки и заблудилась в каком-то мысленном путешествии. Иногда она возвращалась из этих блужданий словно разбитая какой-то странной усталостью. Иногда выносила из них какое-то странное возбуждение. Щеки ее покрывались румянцем, глаза блестели, уста дышали более жадно. Какой-то огонь бросался ей в лицо, принимавшее страстное выражение отваги, желания, порыва, в которых участвовало все ее тело. Испытывая внезапную потребность в движении, она вскакивала, словно ее толкала какая-то невидимая пружина. Руки ее судорожно сжимались, словно она готова была схватить и сжать в них какой-то предмет, который охотно раздавила бы в своих пальцах. Она внушала тогда г-ну де Вердло темное и тревожное чувство, но оно длилось недолго. Анна-Клавдия скоро успокаивалась. Часто направлялась она к окну, словно желая посмотреть, не приехал ли кто-то страстно жданный, и чье прибытие сильно запоздало, но взору ее открывался лишь пустынный сад со своими партерами и боскетами, в конце которого, на покатой лужайке, высилось утвержденное на шесте чучело-мишень, в толстом плаще, изрешеченном пулями, и треуголке набекрень.
Приступы этой задумчивости, в которую погружалась м-ль де Фреваль, наблюдались не только в присутствии г-на де Вердло. Иногда, по возвращении со своих прогулок верхом в обществе Аркнэна, она шла прямо в свою комнату, где запиралась на ключ, не открывая даже Гоготе Бишлон, приходившей помочь ей раздеться. Это бывало главным образом в дни, когда, поднявшись на Высокий Пригорок, Анне-Клавдии приходилось бороться с капризами своей лошади. В эти дни она выходила только поужинать и сразу же после ужина спрашивала у г-на де Вердло разрешения удалиться в свою комнату. Она наотрез отказывалась от услуг Гоготы, которая обижалась на нее за это, так как время перед сном казалось м-ль Гоготе самым подходящим для осведомления ее юной госпожи о положении, в каком находились ее амуры со сьером Аркнэном. Дело не приняло еще желаемого ею оборота. Гоготе не удалось добиться от сьера Аркнэна истины по поводу результатов его поездки. Действительно ли жена его умерла или была еще жива? Аркиэн делал вид, будто ему не удалось узнать ничего достоверного, и Гогота гневно причитала, что все мужчины лжецы, что их единственное удовольствие – бесить женщин, и что они слишком высоко расценивают себя, считая, что без них не обойтись! Тут Маргарита Бишлон теряла всякую сдержанность и с крайней грубостью начинала распространяться об отношениях между полами, так что, если бы даже Анна-Клавдия по приезде в Эспиньоли ничего не знала о способе, каким мужчины и женщины выказывают друг другу свое желание, то в настоящий момент она не могла больше оставаться в неведении на этот счет, благодаря речам м-ль Гоготы, которая действительно входила в мельчайшие подробности, восхваляя удовольствия, получаемые друг от друга мужчиной и женщиной, и гордо заявляя при этом, что она не сделала сьеру Аркнэну никаких поблажек и не сделает их иначе, как при условии честного и законного брака. Она слишком хорошо знала мужчин, чтобы доверяться им. Все они без достаточного уважения относятся к чести девушек, все соблазнители, воры и разбойники.
В большинстве случаев Анна-Клавдия пропускала мимо ушей эти диатрибы, порой однако как будто прислушивалась к ним, когда Гогота причесывала ее на ночь или исполняла подле нее какие-нибудь мелкие услуги. Иногда же она отпускала ее и раздевалась одна. Случалось, что она сбрасывала с себя при этом все одежды и оставалась совершенно голой. Тогда она подходила к зеркалу, ласкала свои плечи, взвешивала на ладони юные груди, ощупывая их нежность и упругость. Мгновение она созерцала себя в таком виде, затем всю ее внезапно покрывал румянец, как если бы в ней загоралось тайное пламя, которое жгло ее сразу огнем и стыдом, меж тем как она чувствовала, что сердце ее разрывается, словно в него всадили кинжал, который, в запертом ящике туалетного столика, спал, в кожаных ножнах, чутким сном своего клинка, заостренного тоньше, нежели искусительное жало древнего змия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60