В той же книге он рассказал, притом безукоризненным языком, как в Лахоре он добывал материал, который использовал так быстро и так эффектно. Как репортер, "я описывал открытие крупных мостов и тому подобное, что означало одну или две ночи в обществе инженеров; наводнения на железных дорогах, то есть ночи под дождем с издерганными начальниками ремонтных бригад; деревенские праздники, за которыми следовали вспышки холеры или оспы; общинные бунты в тени мечети Вазир-хана, когда терпеливые солдаты, залегшие в лесных складах или в темных проулках, ждали приказа выступить и бить толпу по ногам прикладами, и ворчащий, вспыхивающий, пьяный от веры город опоминался без кровопролития...". Часто ночами "я бродил до рассвета по всяким злачным местам - винным лавкам, игральным притонам и курильням опиума, в которых нет ни капли таинственности, среди придорожных развлечений, таких, как театр марионеток или туземные пляски, или по узким канавам под мечетью Вазир-хана, где я просто глазел... А еще бывали "мокрые" ночи в клубе или в офицерском собрании, где компания мальчиков, до смерти напуганных новой обстановкой, но еще сохранивших разума настолько, чтобы держаться пива и мяса, которые редко подводят, пыталась веселиться, и как-то им это удавалось. С солдатами тех времен я встречался в форте Лахор и, реже, в туземном квартале Миан Мир. Так как не было у меня никакого звания, требующего оглядки, а ремесло мое на это толкало, я мог, когда хотел, передвигаться в четвертом измерении. Я научился понимать весь ужас жизни рядового солдата и ненужные муки, какие он претерпевал из-за христианской доктрины, гласящей, что "возмездие за грех есть смерть"[5].
В этот сборник я включил два рассказа, в которых фигурируют Малвейни, Лиройд и Ортерис. Они были крайне популярны. Мне кажется, что для большинства читателей им вредит то, что написаны они своеобразным языком рассказчиков. Как далеко можно писателю зайти в этом направлении, решить нелегко. Казалось бы, глупо заставлять таких людей, как Малвейни и Ортерис, выражаться культурным языком преподавателя Кембриджского колледжа; однако же, заставляя их все время говорить на диалекте, легко нагнать скуку. Быть может, самое лучшее - это использовать фразеологию, грамматику и лексикон персонажей, произношение же передавать по возможности экономно, чтобы не затруднять читателя. Однако Киплинг держался другого мнения. Он изображал говор своих трех солдат фонетически. К йоркширскому говору Лиройда никто не придерется, тут Киплинга проверял отец, сам выходец из Йоркшира; но ни ирландский говор Малвейни, ни кокни Ортериса, по мнению критиков, не соответствуют действительности. Киплинг был мастером описаний, умел блестяще рассказать тот или иной эпизод, но диалог ему порой не давался. Ортерис пользуется выражениями, которые нипочем бы не употребил, и вполне оправдан вопрос, где ему попалась цитата из "Песен древнего Рима"[6] Маколея. И не могу я поверить, что воспитанная женщина, какой, надо полагать, была мать Мальчика-Хвороста, в разговоре с сыном называла его отца "благоверный". Местами язык, каким говорят офицеры и чиновники, неоправданно простецкий. Мне кажется, что разговорная речь у Киплинга безупречна, только когда он переводит на размеренный, строгий английский язык речь индийцев. Читатель, наверное, помнит, что ребенком, разговаривая с родителями, он переводил с хинди на английский. Может быть, это и была речь, которая давалась ему всего естественнее.
В 1887 году, отработав в "Гражданской и военной газете" пять лет, Киплинг был переведен на несколько сот миль южнее, в Аллахабад, работать в гораздо более крупном издании, журнале "Пионер". Владельцы его готовили еженедельник для Англии, и Киплинга поставили редактором. Беллетристике там отводилась целая страница. "Простые рассказы с гор" нужно было укладывать в тысячу двести слов, здесь же он располагал местом, достаточным для рассказа в 5000 слов. Он писал "солдатские рассказы, индийские, а также о противоположном поле", среди них такие сильные, но жуткие, как "Знак зверя" и "Возвращение Имрэя".
Рассказы этого периода вышли в шести томиках в бумажной обложке, в Индийской железнодорожной библиотеке Уилера, и на полученные за это деньги, а также с обязательством писать путевые очерки, он уехал в Англию "через Дальний Восток и Соединенные Штаты". Это был 1889 год. Он провел в Индии семь лет. Его рассказы уже знали в Англии, и когда он, совсем еще молодым человеком, приехал в Лондон, редакторы были готовы брать все, что он ни напишет. Он поселился на Вильер-стрит, близ Стрэнда. Рассказы, написанные здесь - самого высокого качества, такого качества он и позже часто достигал, но не превысил ни разу. Среди них "На холме Гринхау", "Сватовство Дины Шадд", "Бывший человек", "Без благословения церкви", "В конце коридора" и "Радио". Впечатление такое, словно новая обстановка, в которой он очутился, прибавила яркости его воспоминаниям об Индии. Такое случается, и нередко. Когда автор живет там, где происходит действие его рассказа, может быть, среди тех самых людей, которых подсказали ему выдуманные им персонажи, вполне может случиться, что обилие впечатлений перегружает его. За деревьями он перестает видеть лес. Но расстояние стирает в его памяти лишние подробности и незначительные факты. Тогда он видит свой сюжет, можно сказать, с птичьего полета и, освободившись от материала, который ему мешает, может придать рассказу форму, которая и позволяет его завершить.
Тогда же он написал рассказ, который назвал "Лучшая в мире история". Он интересен тем, что в нем автор, кажется в первый раз, коснулся метампсихоза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11