Видеть их не могу. Им наплевать, что я жизнью рискую.
– Конечно, они ищут сильных ощущений, я не спорю, – в замешательстве сказал он. – Но ведь ты знаешь не хуже моего, что риска тут нет, если только не терять самообладания.
– А я совсем потеряла самообладание, Сид. Я разобьюсь.
Она слегка повысила голос, и он быстро оглянулся на бармена. Но бармен был занят чтением газеты и не обращал на них внимания.
– Ты не представляешь себе, как это все выглядит сверху, когда смотришь оттуда, с площадки. Честное слово, я сегодня думала, я потеряю сознание. Не могу я прыгать сегодня второй раз, слышишь? Ты должен избавить меня от этого, Сид.
– Если ты смалодушничаешь сегодня, то завтра тебе будет еще труднее.
– Нет, не труднее. Меня доконало, что нужно прыгать по два раза, и это бесконечное ожидание. Пойди к мистеру Эспинелю и скажи ему, что я не могу давать по два выступления за вечер. У меня нервы не выдерживают.
– Он никогда на это не согласится. Все их доходы от ужинов держатся на тебе. В это время люди только затем и приходят, чтобы поглядеть на тебя.
– Ничего не поделаешь. Говорю тебе, я больше не могу.
Он помолчал. По ее бледному лицу все еще катились слезы, и он видел, что она быстро теряет над собой власть. Он уже несколько дней чувствовал что-то неладное и беспокоился. Пытался избежать этого разговора. Он смутно понимал, что лучше будет, если она не выразит словами то, что чувствует. Но он беспокоился. Потому что он ее любил.
– Эспинель все равно хотел меня видеть, – сказал он.
– Что ему надо?
– Не знаю. Я скажу ему, что ты не можешь давать больше одного выступления за вечер, и посмотрим, что он на это ответит. Ты меня здесь подождешь?
– Нет, я пойду к себе наверх.
Десять минут спустя он вошел к ней возбужденный, торжествующий, широко распахнув дверь.
– У меня для тебя отличные новости, дорогая. Они оставляют нас еще на месяц и будут платить вдвое.
Он подскочил к ней, чтобы обнять и поцеловать ее, но она его оттолкнула.
– Должна я прыгать сегодня второй раз?
– Боюсь, что да. Я пробовал было договориться только на одно выступление в день, но он и слушать не захотел. Говорит, это совершенно необходимо, чтобы ты прыгала во время ужина. И право же, за двойную-то плату дело стоит того.
Тут она бросилась на пол и разразилась целой бурей слез.
– Не могу я, Сид, не могу! Я разобьюсь насмерть.
Он сел подле нее на пол, поднял ее голову, он обнял ее и ласково погладил.
– Возьми себя в руки, детка. Не можем же мы отказаться от такой суммы. Подумай только, этого хватит нам на целую зиму, и можно будет ничего не делать. Да и осталось-то всего каких-нибудь четыре дня в июле, а потом – только один август.
– Нет, нет, я боюсь. Я не хочу умирать, Сид. Я люблю тебя.
– Я знаю, детка, а я люблю тебя. Да я, с тех пор как мы поженились, ни разу не взглянул на другую женщину. У нас еще никогда не было таких денег и никогда больше не будет. Ты же знаешь, как это бывает, сейчас у нас бешеный успех, но ведь он скоро пройдет. Надо ковать железо, пока горячо.
– Неужели ты хочешь, чтобы я умерла, Сид?
– Глупенькая. Ну что бы я делал без тебя? Нельзя так распускаться. Не забывай о собственном достоинстве. Ведь ты мировая знаменитость.
– Как Женщина Пушечное Ядро, – подхватила она с горьким смехом.
«Проклятая старуха», – подумал он.
Он знал, что она была последней каплей. Досадно, что Стелла так ко всему этому отнеслась.
– Она открыла мне глаза, – продолжала Стелла. – Ну для чего они по стольку раз приходят и смотрят, как я прыгаю? Надеются, а вдруг им повезет и они увидят, как я разобьюсь насмерть. Я умру, а через неделю они забудут даже, как меня звали. Вот она какая, твоя публика. Я все поняла, когда увидела эту размалеванную старую куклу. О Сид, как я несчастна! – Она обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке. – Не уговаривай меня, Сид. Я не могу прыгать второй раз.
– Сегодня не можешь? Если ты в самом деле так сегодня расстроилась, я скажу Эспинелю, что тебе стало дурно. Думаю, один раз сойдет.
– Не сегодня, а вообще. Никогда.
Она почувствовала, что он чуть-чуть отстранился от нее.
– Ты не думай, Сид, я не капризничаю. Это не сегодня ко мне пришло, это назревало уже давно. По ночам я заснуть не могу, все думаю об этом, а как только задремлю, мне снится, что я стою на верхушке лестницы и смотрю вниз. Я сегодня едва смогла на нее подняться, так я дрожала, а когда ты поджег бензин и крикнул «allez!» меня словно что-то не пускало вниз. Как прыгнула, сама не знаю. Помню только, что уже стою внизу, а кругом все хлопают. Сид, если бы ты любил меня, ты бы не заставлял меня идти на такую муку.
Он вздохнул. У него и у самого глаза были мокры от слез, потому что он преданно любил ее.
– Ты ведь знаешь, что это для нас означает. Прежняя жизнь. Марафоны и все такое.
– Что угодно, только не это.
Прежняя жизнь. Они оба помнили ее. Сид с восемнадцати лет был танцором-жиголо; он был очень хорош собой, смуглый, похожий на испанца и горячий; старухи и пожилые женщины охотно платили за то, чтобы потанцевать с ним, и он никогда не сидел без работы. Из Англии его забросило на континент, и здесь он и остался, кочуя из отеля в отель – зимой на Ривьере, а летом на водах во Франции. Жилось неплохо, их обычно было двое-трое, и они вместе снимали где-нибудь дешевую комнату. Вставать они могли поздно, чтобы только успеть одеться к двенадцати часам, когда надо было являться в отель и танцевать с толстыми женщинами, которые хотели похудеть. После этого до пяти они были свободны, а потом снова приходили в отель и садились за столик все втроем, поглядывая по сторонам, всегда готовые обслужить желающих.
1 2 3 4 5 6 7