— Я теряю логику, верно?
— Что за радость быть ирландцем, если не умеешь брать все от собственной старости?
Он расхохотался.
— Я люблю тебя! — вскричал он.
— А я — тебя.
— Расскажи мне о Тесаке.
— А что ты сам о нем думаешь?
— По-моему, в нем есть что-то от голубого, — сказал Дуги.
— С чего ты взял?
Он пожал плечами:
— Пэтти. Пэтти сказала мне на воде.
— Почему бы тебе не вздремнуть, — сказал я. — Позже мы можем друг другу понадобиться.
— А ты куда собрался?
— Хочу пройтись в городе по магазинам.
— Будь начеку, — сказал он.
— Отдыхай. Если придет Ридженси, говори с ним поласковее. А когда отвернется, дай лопатой по голове, потом свяжи.
— Зря ты так несерьезно настроен, — сказал мой отец.
— Не схлестывайся с ним. Он способен устоять даже против нас двоих.
Я понял, о чем подумал мой отец, но он сжал губы и ничего не сказал.
— Поспи, — снова произнес я и вышел.
Я изображал беззаботность, но на самом деле мне было куда как далеко до такого состояния. Когда я сказал, что отвечаю за мысли других, меня словно толкнуло изнутри. Я почувствовал, что должен сесть в машину и проехать по городу. Этот импульс был не менее мощным, чем тот, что проник сквозь туман моего хмеля в ночь восхождения на Провинстаунский обелиск. Я ощутил знакомый страх — трепетный, почти изысканный, словно тень некоей затаеннейшей гордости.
И я подчинился. Без малого двадцатилетнее обдумывание уроков моего альпинистского штурма отнюдь не прошло для меня бесследно, и потому, несмотря на покалеченную ногу и почти парализованное плечо, я как можно более бодрым шагом пересек улицу, сел в свой «порше» и, положив на руль одну руку, медленно тронулся по Коммершл-стрит, хотя не знал ни чего ищу, ни какие от меня потребуются подвиги, а испытывал лишь нечто вроде возбуждения африканского охотника, чующего близость крупного зверя.
В городе было тихо. Город никак не реагировал на мое настроение. «Бриг» в центре был почти безлюден, а через окно «Жбана крови» я увидел единственного игрока в пул, размышляющего над очередным ударом. Он выглядел одиноким, как официант с картины Ван Гога, которого художник нарисовал стоящим посередине арльского кафе.
Я повернул направо, к городской ратуше, и остановился по другую сторону улицы, напротив входа в полицейский участок. Неподалеку, чуть ли не перегородив проезжую часть, стоял пустой автомобиль Ридженси. Мотор у него работал.
В этот миг я ощутил соблазн столь же непреодолимый, как повеление залезть на башню. Я должен был выбраться из машины, подойти к его машине, взять его ключи, открыть багажник, заглянуть внутрь — вот оно, доказательство творческой силы воображения, ибо я уже видел лежащее там мачете! — вынуть его, захлопнуть багажник, сунуть ключи обратно в зажигание, завести мотор, оставить его машину, вернуться в «порше» и дать тягу — да, я увидел все это заранее и так же живо, как любое из путешествий к тайнику, прокрученных мной в уме до выезда из дому. Теперь первой моей реакцией было — сделай это! Однако затем внутренний голос возразил: нет.
Именно тогда я вдруг отчетливо понял, что мы живем не с одной душой, а с двумя, нашим отцом и нашей матерью — по меньшей мере! — ночью и днем, если хотите: да, это не проявление двойственности, но две души, похожие на двух лошадей в упряжке — тянущих ее в разные стороны! — когда одна говорит «да», другая говорит «нет», а решающий голос принадлежит несчастному вознице, то бишь моей собственной личности, и на этот раз она сказала: да, я сделаю это, я должен. Я знал, что не переживу второй катастрофы Обелиска.
И я вылез из машины. К сожалению, боковая улица была пустынна, что не оставляло мне времени для раздумий, и, демонстративно ковыляя (точно калека в глазах полиции не способен на правонарушение), я подошел к его автомобилю с сердцем, бьющимся так отчаянно, что мой страх, минуя стадию дурноты, сразу переливался в горячечное безрассудство. Если вам когда-нибудь делали наркоз с помощью маски, то вы должны помнить концентрические круга, которые вспыхивают перед глазами по мере вашего погружения в небытие. Такие же круги я увидел сейчас, вынимая ключи из замка.
— А, привет, Ридженси, — сказал я. — Надеюсь, ты не против. Мне нужна монтировка из твоего багажника.
— Да нет, я против, — сказал он, вынул пистолет и выстрелил в меня.
Это прошло. Видение исчезло. С онемевшими ногами и дрожащими руками я вставил ключ в замок багажника.
Мачете лежало там.
В этот момент, когда мое сердце взвилось, точно кошка на высоковольтных проводах, и я почувствовал, что вот-вот умру, до моего сознания донесся далекий отзвук некоей скорбной и волнующей ноты: Он существует, или Оно существует, или, где-то по ту сторону, существуют неведомые Они . Это было подтверждением того, что жизнь, проживаемая нами со всем нашим разумом и пылом, лишь наполовину наша. Другая половина принадлежит чему-то иному.
Моим первым импульсом было бежать. Однако вместо этого я оторвал мачете от пола багажника — оно прилипло к нему! — захлопнул крышку, принудил себя (что далось мне труднее всего остального) залезть внутрь патрульного автомобиля, чтобы снова завести его мотор, и только потом позволил себе двинуться обратно через улицу к своей машине. Когда я поехал, руль «порше» дрожал в моей здоровой руке, и мне пришлось взяться за него двумя.
Миновав пять кварталов по Брэдфорд-стрит, я на минуту затормозил под фонарем, чтобы рассмотреть мачете. Ту сторону лезвия, которая не была приклеена к резиновому коврику, покрывала засохшая кровь. Все мои представления о Ридженси смялись. Я бы никогда не подумал, что он может быть таким неосторожным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91