И зеваки, и собиравшиеся в дорогу евреи бросились врассыпную, словно стая перепуганных птиц; даже лошаки, запряженные в повозки, казалось, были объяты ужасом – они вставали на дыбы и неслись прочь вместе с повозками.
В мгновение ока площадь перед иударием опустела, осталась лишь Мелхола, которая не могла видеть приближавшейся к ней зловещей фигуры. А женщина уже поравнялась с ней и обвила ее своими костлявыми руками. Мелхола громко вскрикнула, пошатнулась и, побелев как полотно, упала на руки подоспевшему в этот миг отцу.
Харон бен Израэль отнес лишившуюся чувств дочь в свой уже почти пустой дом и положил ее на еще не убранную постель. Затем он достал знаменитое снадобье своих арабских учителей – лекарство от чумы, но руки его тряслись, ибо он прекрасно знал, что безотказная целебная сила этого средства не может спасти того, кто побывал в объятиях призрачной «чумной девы».
И понял Харон бен Израэль, что Бог его отцов наложил десницу Свою на его дочь и принял страстно предложенную им жертву. Но жертва эта оказалась не такой, как он ожидал: это была жертва Иеффая, о котором написано в одиннадцатой главе Книги Судей, что он после победы над врагами Израиля обещал Богу вознести на всесожжение первого, кто встретится ему у ворот по возвращении домой. И навстречу ему вышла его горячо любимая дочь, его единственное дитя.
И понял раввин также, что он не только потерял дочь, но и что Богу его отцов угодно было, чтобы он остался в ненавистном городе, в то время как его братья покинут его, ведь он не мог бросить здесь на произ­вол судьбы свою любимую дочь в ее предсмертные часы.
Но и Мелхола тоже поняла волю Господа. Она сказала отцу:
– Разве я не говорила тебе, что мы с тобой останемся в этом городе? Ибо Богу угодно, чтобы ты пришел на помощь больным Санта-Розиты.
Раввин молвил ей в ответ:
– Возлюбленное дитя мое, в Санта-Розите не осталось ни одного еврея, нас окружают одни лишь дети Эдома, наши смертельные враги.
Мелхола же отвечала:
– Отец, и враги – тоже люди и наши братья.
Раввин промолчал, мысленно сказав себе: «Она не знает этот мир и не понимает горе своего народа…»
Вот что рассказывают люди о смерти прекрасной Мелхолы. В последние минуты она еще раз подняла голову и уже побелевшими устами промолвила:
– Отец, я вижу поцеловавшего меня – он смертельно болен… Помоги ему и его близким, чтобы смерть моя не была напрасной и исполнился завет Господа…
Раввин в отчаянии и горе громко вскричал:
– Мелхола, возлюбленное дитя мое, не покидай меня!..
Но Мелхола бессильно опустила голову, произнесла: «Да будет мне по воле Господа» – и скончалась.
Спустя несколько дней Харон бен Израэль похоронил свою бедную дочь. Ему самому пришлось копать могилу, а затем засыпать ее землей, ибо в Санта-Розите не осталось к тому часу ни одного из его еврейских братьев, и некому было помочь ему.
Возвращаясь с кладбища, он заметил перемены, произошедшие за это время с городом. Страх перед смертельной болезнью, казалось, хотел спрятаться сам от себя. На улицах повсюду веселились люди, водили хороводы и плясали, стараясь забыть о близком призраке чумы под звон веселых струн. Из кабачков доносились бодрый перестук кружек и пение. Лишь изредка попадались ему навстречу процессии молельщиков, направлявшихся к святому Роху, великому защитнику от чумы. Порою хороводы и молитвенные песнопения вдруг обрывались, и гуляки и молельщики, узнав раввина, бросались к нему с громкими криками и торжествующе говорили ему, что Бог милостив и потому удержал его, Харона бен Израэля, в Санта-Розите, несмотря на его резкий отказ отцам города. Другие, полагая, что он теперь поспешит вслед за своими соплеменниками, кричали, что городские ворота уже закрыты и что это промысел Божий – то, что он остался в городе, – и что они его никуда не отпустят. Вскоре раввина так одолели охваченные страхом горожане, что он не знал, как от них отбиться. Все они, завидев его, тотчас же сбрасывали маску беззаботности, то и дело раздавались возгласы:
– Хвала всем святым, что вы еще в Санта-Розите!
И это несмотря на то что на улицах вновь появились соглядатаи инквизиции, пытавшиеся оттеснить толпу просителей от иудея. Но никто уже не обращал на них внимания, и вскоре раввин принужден был укрыться в своем доме, опасаясь, что толпа алчущих помощи разорвет его на части; однако он долго еще слышал их мольбы и причитания перед дверью.
Он тем временем предался молитвам, предписанным его верой, и чтению священных рукописей из домашней библиотеки, уже приготовленных к отъезду, но еще не упакованных и лежавших на полу. Он читал возвышенные слова пророков, сверкавшие, как молнии, над головами детей Эдома, он внимал долгим раскатам грома – их гневу, обрушившемуся на слепцов и строптивцев; ему слышался гнев Божий даже в кроткой напевности псалмов. И разве случайно то и дело попадались ему изречения, подтверждавшие справедливость его собственного гнева и Божьей кары? Он все читал и читал священные рукописи, и тут из кармана его выпал лист бумаги, который он поднял с пола в синагоге, и он прочел слова из Книги притчей Соломоновых: «Не радуйся, когда упадет враг твой, и да не веселится сердце твое, когда он споткнется… Если голоден враг твой, накорми его хлебом; и если он жаждет, напой его водою…» Раввину на миг почудилось, будто продолжение стиха гласит: «…и если он болен, исцели его». Но это было написано не для него: Бог его отцов – да про славится имя Его! – слишком ясно выразил ему Свою волю. Боль об умершей дочери все больше отступала перед чувством радости обрушившегося на врагов возмездия.
1 2 3 4 5 6