Произошел необратимый разрыв со всем его прошлым, разрыв, против которого он отчаянно боролся и который ему все же пришлось благословить, ибо он никогда, никогда не смог бы предать освобожденных им узников, ведь их свобода стала и его собственной свободой.
Тем временем лицо короля, так и не дождавшегося ответа, приняло выражение сердитой озабоченности; казалось, король вот-вот снимет маску доброжелательности.
– Почему же вы не благодарите маркизу? – резко спросил он, не выдержав затянувшейся паузы. – Вы что, не согласны?.. – Последние слова прозвучали вызывающе, почти враждебно.
– Да, я не согласен, сир, – услышал герцог свой собственный голос. Его голос, словно сделавшись самостоятельным, сам складывал слова в предложения без каких бы то ни было усилий говорящего, как будто их диктовала глубочайшая внутренняя необходимость. – Я не согласен, ибо не могу признать справедливым, что дарованная мне милость не распространяется и на узников.
Король и на этот раз совладал с собой.
– Что значит по отношению ко мне «не могу признать справедливым»? Вы не хуже меня знаете о том, что Нантский эдикт отменен По Нантскому эдикту 1598 г., изданному французским королем Генрихом IV, католицизм оставался господствующей религией, но гугенотам предоставлялась свобода вероисповедания и богослужения в городах (кроме Парижа и некоторых других). Эдикт был отменен Людовиком XIV в 1685 г.

.
– Но не отменен закон человечности и сострадания, – вновь услышал герцог свой голос как бы со стороны.
Высоко поднятые брови короля сошлись на переносице, образовав почти вертикальную линию – предвестницу грозы.
– Не забывайте, герцог, что вы говорите с королем Франции, христианнейшим из королей, святой долг которого – охранять веру своей страны, – возвысил голос король. – Кто поручится мне за то, что ваши освобожденные узники не станут еще одной угрозой для этой веры?
– Я, сир, я готов поручиться за это, – ответил герцог, или, вернее, тот самый, непоколебимо самостоятельный голос, в котором он каждый раз узнавал свой собственный.
Однако и в голосе короля теперь слышна была непроизвольная властность:
– Как вы себе представляете это поручительство? – Вы что же, готовы отправиться в тюремную башню Эг-Морта вместо своих узников?
В третий раз за сегодняшний день призрак башни Эг-Морта угрожающе вырос перед внутренним взором герцога. Неужели достигнутая им свобода и в самом деле обернется для него узничеством? Наступило тягостное молчание, затем герцог тихо, но очень отчетливо произнес:
– Не забывайте, сир, что есть свобода, перед которой бессильна даже власть короля Франции.
– Я полагаю, герцог, что для вас будет лучше, если мы закончим этот разговор. – В голосе короля послышалась нескрываемая угроза, и слова его следовало расценивать как однозначное требование немедленно удалиться!
Но герцог не уходил. Он не тронулся с места.
– Сир, я прошу свободы для узников, – повторил он.
Он вдруг увидел, что самообладание вот-вот покинет короля.
– Разве вы не поняли, что мы с маркизой хотим остаться одни?! – грозно воскликнул король. – Чего вам здесь, собственно, еще нужно?
Герцог на миг оцепенел. Но в ту же секунду в нем вскипел гнев.
– Мне очень жаль, сир, что я не явился перед вами в траурном платье, как некогда маркиз де Монтеспан явился перед вашим предшественником.
Лицо короля сделалось серым, как пепел, смертельно раненная гордость его коршуном взвилась вверх.
– А помните ли вы, сколько времени маркиз де Монтеспан после этого провел в Бастилии? – спросил он ледяным тоном. – Нет, вы не помните. Ну что ж, у вас будет возможность как следует подумать об этом. – И, повернувшись к маркизе: – Я слышал, сударыня, вам отказывают в абсолюции, настаивая на вашем отъезде из Парижа, – я не стану чинить вам препятствий – поезжайте туда, где Церкви угодно вас видеть.
С этими словами король, не прощаясь, покинул опочивальню. Когда за ним закрылась дверь, маркиза в изнеможении опустилась в кресло и закрыла лицо своими маленькими ручками, ставшими вдруг такими бессильными.
– Это конец… – выдохнула она. – Это конец. Ах, зачем вы заговорили о маркизе де Монтеспане!
– Я должен был заговорить о нем много лет назад, Ренет, – ответил герцог. – Я должен был помочь тебе защитить нашу любовь. Но я не помог тебе. Я принял участие в этой постыдной сделке. Прости меня!
Он вновь невольно перешел на «ты», но она не замечала этого, продолжая причитать:
– О, эта проклятая поездка в Эг-Морт! Я сразу почувствовала перемену, как только вы вернулись. Что же там с вами могло произойти?
– Произошло вот что, Ренет, – отвечал герцог, – Я встретил там человека, который за правду своей жизни пожертвовал всем и готов терпеть любые страдания, в то время как мы пожертвовали правдой нашей жизни ради внешнего успеха и блеска. Но с этим навсегда покончено – разве ты сама не чувствуешь освобождения?
– Освобождения? – повторила она, как эхо. – Освобождения?.. Да неужели ты не понял, что имел в виду король, говоря о Бастилии?
– Понял, – серьезно ответил он. – Я все понял. – Произнося эти слова, он с удивлением обнаружил, что страх перед заточением исчез.
Она изумленно смотрела на него широко открытыми глазами.
– Король не пощадит тебя! – запричитала она вновь. – Я знаю его, он всегда ненавидел тебя, потому что знал о том, что было между нами!.. Ах, все, что он делал для меня ради тебя, родилось из этой ненависти, постоянного чувства, что он должен платить тебе неустойку за утрату меня, – ведь он слишком горд, чтобы просто отнять меня у другого. Теперь, когда он отрекся от меня, он не станет утруждать себя излишней деликатностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12