Дядя Чарльз, умиротворяюще подняв руки, сказал:— Тише, тише, тише! Разве нельзя высказывать свое мнение без гнева и без ругательств! Право же, нехорошо.Миссис Дедал стала шепотом успокаивать Дэнти, но Дэнти громко ответила:— А я не буду молчать! Я буду защищать мою церковь и веру, когда их поносят и оплевывают вероотступники.Мистер Кейси резко отодвинул тарелку на середину стола и, положив локти на стол, заговорил хриплым голосом, обращаясь к хозяину дома:— Скажите, я рассказывал вам историю о знаменитом плевке?— Нет, Джон, не рассказывали, — ответил мистер Дедал.— Как же, — сказал мистер Кейси, — весьма поучительная история. Это случилось не так давно в графстве Уиклоу, где мы и сейчас с вами находимся В графстве Уиклоу, где мы... находимся — семья Джойсов жила тогда в местечке Брэй под Дублином, на границе графств Дублин и Уиклоу.

.Он остановился и, повернувшись к Дэнти, произнес со сдержанным негодованием:— Позвольте мне заметить вам, сударыня, что если вы имели в виду меня, так я не вероотступник. Я католик, каким был мой отец, и его отец, и отец его отца еще в то время, когда мы скорей готовы были расстаться с жизнью, чем предать свою веру.— Тем постыдней для вас, — сказала Дэнти, — говорить то, что вы говорили сейчас.— Рассказывайте, Джон, — сказал мистер Дедал улыбаясь. — Мы вас слушаем.— Тоже мне католик! — повторила Дэнти иронически. — Самый отъявленный протестант не позволил бы себе таких выражений, какие я слышала сегодня.Мистер Дедал начал мотать головой из стороны в сторону, напевая сквозь зубы наподобие деревенского певца.— Я не протестант, повторяю вам еще раз, — сказал мистер Кейси, вспыхнув.Мистер Дедал, все так же подвывая и мотая головой, вдруг запел хриплым, гнусавым голосом: Придите, о вы, католики,Которые к мессе не ходят! Он взял нож и вилку и, снова принимаясь за еду, весело сказал мистеру Кейси:— Рассказывайте, мы слушаем, Джон, это полезно для пищеварения.Стивен с нежностью смотрел на лицо мистера Кейси, который, подперев голову руками, уставился прямо перед собой. Он любил сидеть рядом с ним у камина, глядя в его суровое, темное лицо. Но его темные глаза никогда не смотрели сурово, и было приятно слушать его неторопливый голос. Но почему же он против священников? Ведь тогда, выходит, Дэнти права. Он слышал, как папа говорил, будто в молодости Дэнти была монахиней, а потом, когда ее брат разбогател на браслетах и побрякушках, которые он продавал дикарям, ушла из монастыря в Аллеганах. Может быть, поэтому она против Парнелла? И еще — она не любит, чтобы он играл с Эйлин, потому что Эйлин протестантка, а когда Дэнти была молодая, она знала детей, которые водились с протестантами, и протестанты издевались над литанией пресвятой девы. « Башня из слоновой кости, — говорили они. — Золотой чертог! » Как может быть женщина башней из слоновой кости или золотым чертогом? Кто же тогда прав? И ему вспомнился вечер в лазарете в Клонгоузе, темные волны, свет в бухте и горестные стоны людей, когда они услышали весть.У Эйлин были длинные белые руки. Как-то вечером, когда они играли в жмурки, она прижала ему к глазам свои руки: длинные, белые, тонкие, холодные и нежные. Это и есть слоновая кость. Холодная и белая, вот что значит башня из слоновой кости. — Рассказ короткий и занятный, — сказал мистер Кейси. — Это было как-то в Арклоу Арклоу — прибрежный городок, около 40 км от Дублина.

в холодный, пасмурный день, незадолго до того, как умер наш вождь. Помилуй, Господи, его душу!Он устало закрыл глаза и остановился. Мистер Дедал взял кость с тарелки и, отдирая мясо зубами, сказал:— До того, как его убили, вы хотите сказать?Мистер Кейси открыл глаза, вздохнул и продолжал:— Однажды он приехал в Арклоу. Мы были на митинге, и, когда митинг кончился, нам пришлось пробиваться сквозь толпу на станцию. Такого рева и воя мне еще никогда не приходилось слышать! Они поносили нас на все лады. А одна старуха, пьяная старая ведьма, почему-то привязалась именно ко мне. Она приплясывала в грязи рядом со мной, визжала и выкрикивала мне прямо в лицо: Гонитель священников! Парижская биржа! Парижская биржа — в 1890 г. Парнелла ложно обвиняли в присвоении размещенных в Париже средств Национальной Ирландской Лиги.

Мистер Фокс! Китти О'Шей! — И что же вы сделали, Джон? — спросил мистер Дедал.— Я не мешал ей визжать, — сказал мистер Кейси. — Было очень холодно, и, чтобы подбодрить себя, я (прошу извинить меня, мадам) заложил за щеку порцию талламорского табаку, ну и, само собой, слова я не мог сказать, потому что рот был полон табачного сока.— Ну и что же, Джон?— Ну так вот. Я не мешал ей — пусть орет сколько душе угодно про Китти О'Шей и все такое, — пока наконец она не обозвала эту леди таким словом, которое я не повторю, чтобы не осквернять ни наш рождественский обед, ни ваш слух, мадам, ни свой собственный язык.Он замолчал. Мистер Дедал, подняв голову, спросил:— Ну и что же вы сделали, Джон?— Что я сделал? — сказал мистер Кейси. — Она приблизила ко мне свою отвратительную старую рожу, а у меня был полон рот табачного сока. Я наклонился к ней и сказал: Тьфу! — вот так.Он отвернулся в сторону и показал, как это было.— Тьфу! Прямо в глаз ей плюнул.Он прижал руку к глазу и завопил, словно от боли:— Ой, Иисусе Христе, дева Мария, Иосиф! — вопила она. — Ой, я ослепла, ой, умираю! Он поперхнулся и, давясь от смеха и кашля, повторял:— Ослепла, совсем ослепла! Мистер Дедал громко захохотал и откинулся на спинку стула, дядя Чарльз мотал головой из стороны в сторону. У Дэнти был очень сердитый вид, и, пока они смеялись, она не переставала повторять:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14