Кто-то за спиной Джорджа проговорил:
- Фаворит сдал! Ах, нет, ей-богу, нет!
Жокей, словно шепот Джорджа долетел до его слуха, опустил хлыст. И Эмблер мгновенно рванулся вперед, Джордж видел, что он нагоняет желтого. Всеми силами души Джордж посылал его. Каждую из последующих пятнадцати секунд он то умирал, то рождался вновь; с каждым скачком все, что было в нем благородного, смелого, все ярче разгоралось, все низменное, мелочное исчезало, потому что это он сам несся сейчас по полю со своим жеребцом. У него на лбу проступил пот. Губы шептали что-то невнятное, но его никто не слышал, потому что все кругом тоже бормотали что-то.
Голова в голову Эмблер и желтый пришли к финишу. Затем наступила мертвая тишина: кто победил? Появились цифры: "Семь - два - пять".
- Фаворит пришел вторым! Проиграл полголовы! - крикнул чей-то голос.
Джордж поник, свет померк в его глазах. Он застегнул бинокль и стал спускаться с толпой вниз. Кто-то говорил сзади:
- Еще бы ярд, и он выиграл бы.
- Не лошадь, а дрянь. Испугался хлыста.
Джордж скрипнул зубами.
- Трущобная крыса, - чуть не простонал он. - Что ты понимаешь в лошадях?
Толпа заколыхалась, и говорившие исчезли из виду.
Долгий спуск с трибуны дал ему время опомниться. Когда Джордж вошел в конюшню, на его лице не осталось и следа волновавших его чувств. Тренер Блексмит стоял возле денника Эмблера.
- Мы проиграли из-за этого идиота Типпинга, - сказал он дрожащими губами. - Если бы дать Эмблеру волю, он бы выиграл шутя. Зачем только он брался за хлыст! За это стоит выгнать его из жокеев. Он...
Вся горечь поражения бросилась в голову Джорджу.
- Не вам бы упрекать его, Блексмит, - сказал он. - Это вы его нанимали. Зачем было ссориться с Суелсом?
У маленького тренера даже рот раскрылся от изумления.
Джордж отвернулся и подошел к жокею, но при виде этой несчастной юной физиономии злые слова замерли у него на губах.
- Ладно, ладно, Типпинг, я не собираюсь ругать вас. - И с вымученной улыбкой на лице прошел в денник к Эмблеру.
Грум только что окончил его туалет, и жеребец стоял, готовый покинуть место своего поражения. Грум отошел в сторонку, Джордж подвинулся к голове Эмблера. Нет такого уголка во всем ипподроме, где бы можно было дать волю сердцу. Джордж всего только коснулся лбом бархатистой щеки и постоял так одну коротенькую секунду. Эмблер дождался конца этой недолгой ласки, затем фыркнул, вскинул голову и глянул своим неукротимым влажным глазом, будто хотел сказать: "Вы, глупцы! Что знаете вы обо мне?" Джордж отошел.
- Уведите его, - сказал он и долго смотрел вслед удаляющемуся жеребцу.
Как только Джордж покинул дворик, к нему подошел завсегдатай бегов, крючконосый брюнет, с которым он был знаком и которого не любил.
- Я хотел спросить, - сказал он с акцентом, - не хотите ли вы продать вашего жеребца, Пендайс? Я дал бы вам за него пять тысяч фунтов. Он не должен был проиграть. Хлыст ни капельки не поможет такой лошади!
"Стервятник!" - подумал Джордж.
- Благодарю, но лошадь не продается.
Он вернулся в конюшню, но на каждом лице, куда бы он ни пошел, он видел новое уравнение, которое решалось теперь только с помощью х2. Трижды подходил он к стойке. И только на третий раз сказал себе: "Эмблера придется продать. Но такой лошади у меня никогда больше не будет".
На этом зеленом лугу, побуревшем от сотен тысяч подошв, усыпанном обрывками бумаги, окурками, остатками всякой снеди, на этих подступах к бранному полю, по которому катился поток то в сторону битвы, то от нее, все те, кто кормился у этого грандиозного предприятия - сошка помельче и совсем мелкая, - вопили, визжали, наскакивали на бойцов, возвращавшихся после сражения (победители - с пылающими лицами, их несчастливые соперники - с омраченными). По этому огромному зеленому лугу сквозь толпу всех этих безногих калек, игроков в кости, Шулеров, женщин с младенцами, сосущими грудь, оборванных акробаток шел Джордж Пендайс, стиснув зубы и опустив голову.
- Завтра повезет, капитан! Удачи тебе, капитан! Ради господа бога, ваше сиятельство!.. Не бойся, пытай счастье!
Солнце, выглянувшее после долгого отсутствия, припекало шею Джорджа, ветер, зловонный от сотен потных, нечистых человеческих тел, донес до его слуха рев чудовища: "Пустили!"
Кто-то окликнул его.
Джордж обернулся и увидел Уинлоу.
- А! Уинлоу! - вежливо сказал Джордж, улыбаясь ему и посылая в душе ко всем чертям.
Высокородный Джефри пошел рядом, неторопливо разглядывая лицо Джорджа.
- Неудачный для вас день сегодня, старина! Говорят, вы продали своего Эмблера этому Гильдерштейну.
Сердце Джорджа дрогнуло.
"Уже, - подумал он, - уже мерзавец расхвастался! И этому выскочке теперь моя лошадь... моя лошадь". И ответил спокойно:
- Мне нужны были деньги.
Уинлоу, отнюдь не лишенный такта, заговорил о другом.
Вечером того же дня Джордж сидел на своем месте в Клубе стоиков, глядя в окно на Пикадилли. Перед его глазами, прикрытыми рукой, как козырьком, катились экипажи в сторону Вест-Энда и обратно, в каждом мелькал светлый диск лица или два светлых диска, один возле другого. Приглушенный шум города доносился сюда вместе с потоками ночной прохлады. В свете фонарей в Грин-парке блестела, как лакированная, листва на фоне густого неподвижного мрака, а над всем - подернутые золотистой дымкой звезды и пепельное небо. По тротуарам сновали бесчисленные фигурки. Некоторые, взглянув на залитые светом окна, замечали мужчину во фраке, с белой накрахмаленной грудью и, вероятно, думали: "Хотел бы я быть на месте этого франта, которому только и дела, что ожидать отцовского наследства"; другие не думали ни о чем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77