Герр Пауль надел шляпу. Да. Здесь ему нет места! Здесь он лишний! Он допил бутылку и вышел в коридор.
Скраф выбежал за ним и лег у двери мистера Трефри. Герр Пауль посмотрел на него.
- Ах ты, неблагодарная собака, - сказал он, постучав себя по груди, и, открыв входную дверь, на цыпочках вышел...
Под вечер того же дня Грета бродила без шляпки меж кустов сирени; после бессонной ночи в дороге у нее был усталый вид, и она присела отдохнуть на стул, стоявший в пестрой тени липы.
"Дом стал какой-то другой, - подумала она. - Я такая несчастная. Даже птицы молчат. Но это, наверно, потому, что очень жарко. Никогда мне не было так грустно... Это потому, что сегодня мне грустно не понарошке. А в сердце так, словно ветер гудит в лесу, и пусто, пусто. И если все несчастные чувствуют себя так же, то мне жаль их; никогда еще мне не было так грустно".
На траву упала тень; Грета подняла голову и увидела Дони.
- Доктор Эдмунд! - прошептала она.
Дони подошел к ней; между бровями у него залегла глубокая складка. В близко посаженных глазах застыла боль.
- Доктор Эдмунд, - шептала Грета, - это правда? Он взял ее руку и накрыл своей ладонью.
- Быть может, - сказал он, - а быть может, и нет. Будем надеяться.
Грета в страхе посмотрела на него.
- Говорят, он умирает.
- Мы послали за лучшим венским врачом.
Грета покачала головой.
- Вы сами очень хороший врач, доктор Эдмунд, но вы же боитесь.
- Он мужественный человек, - сказал Дони. - Мы все должны мужаться. Вы тоже!
- Мужаться? - повторила Грета. - Что значит мужаться? Если не плакать и не жаловаться, то это я могу. Но если сделать так, чтобы не было грустно здесь, - она дотронулась до груди, - то это я не могу, как бы я ни старалась.
- Мужаться - значит надеяться; не переставайте надеяться...
- Хорошо, - сказала Грета, обводя пальцем солнечный блик на своей юбке. - Но мне кажется, что, когда мы надеемся, мы совсем не мужаемся, потому что ждем исполнения своего желания. Крис говорит, что надеяться - значит молиться, а если это молитва, то, значит, все время, пока мы надеемся, мы просим чего-то. А разве просить - это мужество?
Дони улыбнулся.
- Продолжайте в том же духе, философ! - сказал он. - Мужайтесь на свой лад, и это у вас получится не хуже, чем у других.
- А что делаете вы, чтобы мужаться, доктор Эдмунд?
- Я? Борюсь! Если бы ему скинуть лет пять!
Грета посмотрела ему вслед.
- Я никогда не научусь мужеству, - сказала она с грустью. - Мне всегда будет хотеться счастья.
И, встав на колени, она принялась освобождать муху, запутавшуюся в паутине. У самых ног в высокой траве она увидела болиголов. "Уже сорняки!" подумала она с огорчением.
Это еще больше расстроило ее.
"Но он очень красивый, - подумала она, - цветы у него, как звезды. Я не буду его вырывать. Оставлю его; наверно, он разрастется по всему саду; ну и пусть, мне все равно, потому что теперь все не так, как прежде, и прежние времена, наверно, уже никогда не вернутся".
XXVII
Шли дни, те длинные жаркие дни, когда с десяти часов утра над землей струится раскаленное марево, которое, как только солнце зайдет за горные вершины, сливается с золотыми небесами, зажигающими по всей земле дрожащие искорки.
При свете звезд эти искры гаснут, исчезают одна за другой со склонов; вечер спускается в долины, и под его прохладными крылами на землю нисходит покой. Но вот наступает ночь, и оживают сотни ночных голосков.
Подходила уже горячая пора сбора винограда, и все продолжалась - день за днем, ночь за ночью - борьба за жизнь Николаса Трефри. Проблески надежды сменились минутами отчаяния. Приезжали врачи, но мистер Трефри первого еще пустил к себе, а остальных отказался видеть.
- Незачем бросать деньги на ветер, - сказал он Дони, - если я и выкарабкаюсь, то уж, во всяком случае, не благодаря им.
Порой он несколько дней подряд не разрешал находиться в своей комнате никому, кроме Дони, Доминика и платной сиделки.
- Я лучше справляюсь со своей хворью, - сказал он Кристиан, - когда не вижу никого из вас. Не ходи сюда, девчурка моя, уж я как-нибудь сам ее одолею!
Если бы она могла помочь ему, то это бы ослабило нервное напряжение и боль ее сердца. По просьбе мистера Трефри его кровать переставили в угол, чтобы можно было отвернуться к стене. Так он лежал часами, не разговаривая ни с кем, и только просил пить.
Иногда Кристиан незаметно пробиралась в комнату и долго смотрела на него, прижимая руки к груди. По ночам, когда Грета спала, она беспокойно ворочалась с боку на бок, лихорадочно бормоча молитвы. Она часами просиживала за своим столиком в классной комнате и писала Гарцу письма, которые так и оставались неотправленными. Однажды она написала: "Я самое мерзкое существо на свете... я даже желала ему смерти!" Несколько минут спустя вошла мисс Нейлор и увидела; что она сидит, закрыв лицо руками. Кристиан вскочила; по щекам ее текли слезы. "Оставьте меня!" - закричала она и выбежала из комнаты. Позже она пробралась в комнату дяди и опустилась на пол у его кровати. Весь вечер она тихо сидела там, но больной ее не заметил. Наступила ночь, и ее едва уговорили уйти из комнаты.
Однажды мистер Трефри выразил желание видеть герра Пауля; и тот долго собирался с мужеством, прежде чем войти.
- У меня на лондонской квартире осталось несколько дюжин гордоновского хереса, Пауль, - сказал мистер Трефри. - Я буду рад, если ты его выпьешь. И вот еще... мой слуга Доминик. Я его не забыл в завещании, но ты присмотри за ним; для иностранца он малый неплохой, и возраст у него не цыплячий, но рано или поздно женщины приберут его к рукам. Вот и все, что я хотел сказать тебе. Пришли ко мне Кристиан.
Герр Пауль молча стоял у постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44