Но момент был непростительно упущен, теперь просто неловко было подступиться к нему, комбат слишком промедлил и с досадным чувством совершенной оплошности шагнул к генералу:
— Товарищ генерал…
— А тише нельзя?
Генерал вполоборота повернул к нему недовольное, в морщинках лицо с седым клочком коротеньких усов под носом. Секунду они молча стояли так, друг против друга, оба напряженные, большие и плечистые.
— Зачем так громко? Мы же не на плацу.
Волошин еще помедлил, подумав, что, наверное, сказывается близость передовой. Но все-таки он окончил доклад, хотя и тише, чем начал, и генерал, переставив на ящике фонарь, сел с краю, не отрывая руки от виска, на котором кровоточила рана. Тот, второй, майор в полушубке, что вытирал ему щеку, повернулся к Маркину:
— Медпункт далеко?
— Через четыреста метров. В овражке.
— Пошлите за врачом.
— Врача у нас нет. Санинструктор, товарищ майор.
— Не имеет значения. Пошлите за санинструктором.
Волошин кивнул ординарцу:
— Гутман!
— Есть!
Ординарец выскочил в траншею, и в землянке воцарилась неловкая гнетущая тишина. Начальство молчало, по обе стороны от него в почтительном молчании замерли Волошин и Маркин. У порога над печкой грел руки какой-то плечистый боец в бушлате. Майор поискал глазами место, чтоб сесть, и увидел Джима, настороженные уши которого торчали из тени.
— Овчарка?
— Овчарка, — сдержанно сказал комбат и отступил в сторону. Генерал, грузно повернувшись на ящике, с любопытством посмотрел на пса:
— О, зверюга! Как звать?
— Джим, товарищ генерал.
Генерал снисходительно пошлепал ладонью по поле бекеши:
— Джим, Джим, ко мне!
Но Джим, не двинувшись, тихо и угрожающе рыкнул.
— Не пойдет, — сказал комбат.
— Ну это мы еще посмотрим, — бросил генерал и перевел взгляд на комбата: — Давно командуете батальоном?
— Семь месяцев, товарищ генерал.
— А чем раньше командовали?
— Ротой в этом же батальоне.
— Подождите, как, вы сказали, ваша фамилия?
— Волошин.
— Эта не ваша рота захватила переправу в Клепиках?
— Моя, товарищ генерал.
Комбат ожидал, что генерал похвалит или расспросит подробнее об этом его известном в дивизии бое, за который он получил первый свой орден. Но генерал спросил совсем о другом:
— Где передний край вашего батальона?
— По юго-западным склонам, вдоль болота.
— Покажите на карте.
Комбат достал из-за пазухи потертую гармошку карты и развернул ее перед генералом. Он уже догадывался, что было причиной недавней перепалки на передовой, и думал, что генерал сравнительно легко отделался. Могло быть хуже. Но зачем ему понадобилось так близко подъезжать к передовой — пока что оставалось для комбата загадкой.
— Вот. Передовая траншея по промежуточной горизонтали над самым болотом.
При тусклом свете карбидки генерал молча принялся разбираться в карте, заметно относя ее подальше от глаз. К нему наклонился майор, который немного повглядывался в знаки рельефа и объявил с уверенностью:
— Ну, я же докладывал. Именно так: высота шестьдесят пять ноль.
— Гм, да. Высота шестьдесят пять ноль. Так что же, выходит — она у противника?
Генерал поднял на комбата тяжелый укоряющий взгляд.
— У противника, — просто ответил Волошин.
— Почему вы ее не взяли?
— Не было приказано, товарищ генерал.
— Вот как! — недоверчиво сказал генерал и приказал решительным голосом:
— Вызывайте сюда командира полка!
Волошин повернулся к телефонисту:
— Чернорученко, вызывайте «Волгу».
Майор тем временем достал из кармана большую коробку «Казбека», протянул ее генералу, который одной рукой взял папиросу и прикурил от услужливо поднесенной зажигалки. Потом прикурил майор. В землянке растекся душистый, чужой среди ее дымной махорочной вони запах, и Волошин подумал, что, судя по всему, назревает скандал. Он по-прежнему стоял возле генерала в напряженно-выжидательной позе подчиненного, в которой, однако, ощущалась и определенная независимость человека, убежденного в своей правоте. Хотя перспектива, судя по всему, очерчивалась для него не весьма завидная.
Чернорученко передал на «Волгу» генеральский вызов, и в землянке опять все замолчали, как при покойнике. В этой настороженной тишине привычно прошуршала палатка, из-под которой в землянку проскользнула Веретенникова, санитарный инструктор седьмой стрелковой роты. За нею влез Гутман. Волошин мрачно двинул бровями и тихо про себя выругался — Веретенникова сутки назад должна была отбыть из батальона. Он уже получил за нее выговор от командира полка, и теперь вот, наверно, предстоит получить второй. Веретенникова тем временем быстро окинула взглядом знакомых и незнакомых в землянке людей и, вскинув к ушанке руку, уверенно шагнула к раненому:
— Товарищ генерал, младший сержант Веретенникова прибыла для оказания первой помощи при огнестрельном ранении.
Наверно, не каждый старшина роты сумел бы доложить так складно и уверенно, как эта девчонка в явно широковатой для нее солдатской шинели. Строгое, насупленное лицо генерала удовлетворенно разгладилось.
— Хорошо, дочка! Посмотри, что тут мне фрицы наделали.
Веретенникова, однако, не трогаясь с места, снова вскинула руку к краю своей цигейковой шапки:
— И разрешите обратиться по личному вопросу, товарищ генерал.
Генерал уже несколько удивленно приподнял голову, но, прежде чем он ответил, Веретенникова выпалила:
— Прикажите комбату оставить меня в батальоне.
Озадаченный ее обращением, генерал неопределенно хмыкнул и искоса из-под сурово надвинутых бровей взглянул на комбата. Волошин выдавливал на щеках желваки, едва сдерживая в себе возмущение за эту более чем бесцеремонную выходку санитарного инструктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9