Но послушай, мы-то с тобой можем отбросить условности и поговорить откровенно. Мне это так нужно.
Последние слова обезоружили меня. Я оказался в совершенной власти Ольги, готовый на все ради нее, – и сказал ей об этом. Беря меня за руку – нет, до этого не дошло, но сам жест так отвечал бы моменту, – и глядя мне в глаза, она произнесла чуть слышно:
– Спасибо. – И затем два неожиданных слова: – Я несчастна.
Мне потребовалось собраться с духом, чтобы рискнуть:
– Ты не любишь мужа.
– Люблю всем сердцем.
– А он? Ты же сказала, что и он тебя любит?
– Конечно.
– И что же?
– Как так «и что же»? Именно поэтому! Ты не понимаешь?
– Не понимаю, – начал раздражаться я.
Будто меня не было рядом, будто разговаривая сама с собой, она сообщила:
– Я ведь дала ему доказательство своих чувств.
И вдруг я припомнил. Ольга сказала правду. История с долгом чести – как я мог забыть? Мы проходим по жизни одиноко, другие для нас едва существуют… Ольга была влюблена в меня, затем появился этот тип – и я постарался стереть ее из памяти. Я думал, что воспоминания будут преследовать меня, но скоро начисто забыл об этом. То ли из-за того, что Ольга действительно доказала свою любовь к мужу; то ли из-за того, что все вообще забывается. Муж прежде был неизлечимым игроком. (Кажется, с тех пор Ольга его излечила своими нежными, но уверенными руками.) Однажды ночью он проиграл больше, чем у него было; а так как вне долгов чести никакой чести он не знал, то наутро пожелал все заплатить. Ольга никогда не отличалась особым великодушием – здесь она походила на большинство женщин, – но пожертвовала для мужа немалой долей своего состояния. Свидетельство настоящей любви: Ольга не верила в подобные долги, но твердо верила в деньги.
Она заказала еще рюмку. С какой быстротой женщины пьют и курят! Официант отошел, и Ольга произнесла с грустью:
– Я его недостойна.
– Твоего мужа?
Я приподнялся в поисках зеркала; оно оказалось слишком большим, поэтому я просто указал на него Ольге, воскликнув вполголоса:
– Посмотри сюда!
Улыбка. Еще прекрасней была она с улыбкой на лице. Серьезным тоном она продолжила:
– Я его недостойна. Ты знаешь жизнь и должен понять. Я хочу сказать, что потеряла свое достоинство.
Я стал уверять ее, что понимаю, но недостаточно для того, чтобы ей помочь, и что она, конечно же, не верит в помощь друзей или кого бы то ни было. Не из-за недостатка желания: из-за одиночества каждого человека. По-моему, я оправдываюсь? Наконец она поведала мне историю – довольно неприглядную – ее падения. Однажды вечером она очутилась – от меня ускользнуло, как именно, – неизвестно где, наедине с донельзя грубым, отвратительным мужчиной….
– Человек, способный оттолкнуть любую женщину одной своей внешностью. Кажется, торговец мехом. Ничего не имею против торговцев мехом. Но представь себе: толстый, с белесыми волосами, на голове лысина, потное лицо, очки в золотой оправе. И вдруг я оказалась в его объятиях. Просто так получилось, вот и все.
– Ты видела его после этого?
– Как ты думаешь? Никогда. Но если бы и видела, неважно. Говорю тебе, его нет.
– Значит, нет и твоего кошмарного падения.
Я пустился в рассуждения о том, что все случившееся будет правильно рассматривать как сновидение, а значит, ему нельзя приписывать никакой реальности.
– Это слишком легко, – возразила она.
– Может ли миг внезапного головокружения поколебать твою любовь, незыблемую как скала? И затем, – продолжал я, – близится время, когда общество, люди пересмотрят понятие измены. Измена! Что за устрашающее слово! Скоро самые изощренные любовные истории станут нечитаемыми, настолько они покажутся смехотворными. Никто не поймет той серьезности, с которой мы относились к изменам. В ней увидят только навязчивую идею писателей нашего времени, – как навязчивая идея женской чести, сосредоточенной в одном месте, занимала умы классиков. Не будем придавать значения вещам, которые того не стоят. Любовь не в этом. Она – не игра и не развлечение. Если мы хотим знать правду…
Не помню, чем в точности я закончил, но там были слова: «Любовь выше всего», и еще я ухватился за «незыблемое».
Так приводил я одно доказательство за другим – а тогда я был действительно красноречив, не то, что сейчас, – и, опьяненный собственной логикой, прикрыл глаза; помню отлично, что, перед тем как открыть их, я подумал: «Победа за мной»; но сразу же пришло и первое сомнение: «Не отвергнет ли она наилучшие доводы?» Сколько раз я встречал это в женщинах! Наверное, им лучше ведомы тайны жизни: мы думаем, что только чудо представит нам вещи в другом свете, а женщины просто берут и совершают чудо, находят правильные доводы, которые уничтожают все наши измышления, – и мы чувствуем себя глуповатыми детьми, рассуждающими о том, о чем не имеют понятия.
Ольга в знак отрицания слегка покачала головой. С беспредельной нежностью, будто и вправду разговаривая с ребенком, она произнесла:
– Нет, дорогой мой. Все твои слова хороши только в теории. Тебе еще непонятно, что в любви распоряжаются чувства, а не разум, – а разве чувства подчиняются воле? По этой же причине любовь не нуждается в длинных фразах. Возьми религию: мы думаем, что имеем дело с чем-то несомненным, но стоит начать рассуждать, как ничего не остается или, еще хуже, все становится просто смешным. Наверное, любовь – игра, а в игре нужно соблюдать правила. В любом случае это очень хрупкая вещь: не вздумай обращаться с нею так, как сделала я, иначе она разобьется – и навсегда.
Тогда я подумал: «Мы ничему не учимся». Как уже не раз бывало, гордость за свои умственные способности заставила меня впасть в обычную ошибку:
1 2 3