Дмитрий ГолынкоВольфсон

ПОВЕСТЬ О СОНЕЧКЕ



Пьетро Аретино в комедии Talanta заметил: риторика на конце языка у всякого, кто любит, кто обманывает и кто нуждается. Я и любил ее, и обманывал, и, что самое печальное, нуждался в ней, - оттого, как сами понимаете.

ДЕРЕВНЯ

Цирк, да и только, С ворохом протекций
я в переплет плутовского в поселок гортипа Выру
романа попался на вакации прибыл.
Шобла жовиальных
вральманов меня поджидала
на предмет кутежей и
жидкопсовой охоты - Шкурки пускали на смушки,
мы травили борзыми нам за них минецкое пиво
серебристых бабров. разливал целовальник.
Я произведен в padre
дураков на всешутейшем
клоунском конклаве,
инсценированном местным Мне присвоили картонный
кружком интуитов колпак, домино в блестках
и эстетиков холодноглазых. и звание - злобный трикстер.
Мой денщик Ванька Хаим
отведывал часто
мой стэк и пряник.
Велел ему в двухэтажный Сперва в угодие - энских,
фиакр (pageant) запрячь пони, инсталляция их именья
и на поклон к соседям. слыла на весь околоток.
Скинул бахилы у входа,
подтянул на гамашах тесемки,
ковыляя по кавалерийски
на роликовых лыжах Ле пер в обветшалом
под кривляние мониторов кармазинном шлафроке,
представился семейству. ля мер в разлетайке,
а дочь в бабочковидной
штофной робе на фижмах
из китового уса.
На нее глаз положил сразу, Фуршет состоялся
сделала книксен - Соня, в палисандровой гостиной,
по вранцузски картавя. должное отдал в полной
турятине по тульски,
тригорским пулярдам
с филевскими трюфелями.
Только я потянулся из-под полы строя дулю:
к шартрезу из Пльскова Большого Ворона кубок
хлоп меня по руке Соня, этому стрюцкому не по чину.
Нимало я не смутился -
если сердится миньона,
знать, ее интригую.
Соня, строя мне куры, Бравурная ущербность
бросив пяльцы подсела ее фиоритуры
к пульту клавикордов. растрогала до смеха.
Ее аранжировки
на звуковой дорожке
памяти сохранились.
Под лорнетами домашних обнесенного неживою
фигурами фарандолы изгородью из нержавейки
мы двинулись вдоль боскета, и пенопластовых блоков.
А за решеткой пеньковой
карликовы каштаны
сброшюрованы в парк английский.
Нас ландо покатило Сам Руссо прослезился б
по конопляному тракту обозрев артефакты
на пикника веселье. благозрачных фольварков.
Бельканто ручья в сосновой
рощице меломана
доведет до инфаркта.
Так новая элоиза на пуант горы лысой,
и кандид помудревший и в ильмовом лабиринте
вознеслись на фуникулере скрылись от провожатых,
чтоб рандеву затеять
в ясеневой подсобке,
обитой пробковым дубом.
Арматуру стальную - и расчистил лежплощадь
радиаторов каркасы - от болванок столярных
сковырнул я с козетки и кожевенных заготовок.
Прослыть не опасаясь
мерзавцем брутальным
в испарине самокопанья
признаюсь: ни вот на столько Губу раскатал читатель
к ней не питая, сквозь калейдоскоп замочный
назло читателю испортил. считать, сверяясь с брегетом,
сколько секунд бесценных
акробатничали в кроватке
пятки наши четыре.
За нескромность тебя, читатель, Риторические фигуры
неплохо б турнуть с поля сочленений телесных
моего текста. Да лень мне... скоро осточертели,
ведь прочной связи рутина
скучнее игры с девкой
сенной, да и свеч не стоит.
Дворового лебедя Федьку Стал притчею во языцех
я произвел в чичисбеи, наш menage a trois или
то есть в cavalero servento. венецианское patti.
Надоело и это,
ведь в механике жизни
мешанина (pele-mele) женщин
и мальчиков только средство Хитер я бобер, не промах,
для самопознанья или запахнулся в салоп лисий
канцон в dolce still nuovo. и таков был на все четыре.
Перед Соней, правда, неловко:
следил прилежней, чем за ногтями
за версиловской совестью своею.

ГОРОД
Обидно, что я ни в какие
ворота не лезу в жизни,
и в смерть не заносят сани.
Сетуя, что жизнь не сложилась, колол n-мг ностельгина -
а скомкалась, себе сделал инъекции легкой лени,
от моралина прививку, втирал нигилиновые мази.
Античность забыть пытался,
зачитывая до дыр Марцелина -
клин вышибал клином.
Меблирашки из мазохизма Квартира - фуфло, с дефектом
снял на Греческом проспекте центрального отопленья
у папье-маше гастронома. после космет.ремонта.
Обустроился, и Ювенала
против женщин шестую сатиру
изучал на паралоновом пуфе.
Стосковался по Соне, на рейсовом тарантасе
ей письмо-крестословицу чиркнул. или в челночном берлине -
Она сорвалась в Пэ-бург сразу я не уточнял даже.
В ночь перед ее приездом
я в сна лапы попался,
сон вяжет, как ягода волчья.
Снилось - была Соня телодвиженья наши
моей смерти затравкой, псалом Генделя трактовали
под байковым одеялом иль раскольничьи распевы.
Мы сплетали своими телами
скрипичного ключа знак
иль крюки старообрядцев.
Прикурить потянулась Соня, Кочан головы положила
нож из фольги скрутила на лиможской эмали блюдо,
и голову отсекла мне. на рот щеколду топаза,
в лоб диадему цуката,
в глаза по марципану
и сливками окропила.
И в лунатичном трансе В буффонаде прощанья
несла ее на автопилоте не платком махнула наотмашь,
к теннисному корту. а рукояткой ракетки.
Подчеркнем визуальную сложность
слежения за воланом
моей головы, бедолаги.
Описал он мертвые петли сбросив балласт слезины
над рингами танцплощадок на бульбочку Биржи
в цветомузыке мук вечных, и кондрашку Коллегий.
Голова уж в эоносфере,
салютовал ей орбиты
станционный смотритель.
Каталась, как сыр в масле, И хлопушечным сорпризом
по клеенке вселенной, приземлилась на плац подушки,
с микромегасом соревнуясь.
1 2 3 4