Но таким образом я получил хоть относительное представление о Шоде: единственное, что она умела делать — это убивать и подавлять всякую возможность сопротивления. Женщины, которых она натравливала на жертву, более чем хорошо подходили для такой задачи, но только если они четко видели цель, ибо выслеживать ее в поле по-настоящему они явно не умели. В тот день, когда мы с Кэти сидели за ленчем в “Эмпресс-плейс”, они должны были засечь и ее, выяснить, где она работает, и висеть на ней день и ночь, исходя из предположения, что рано или поздно она опять встретиться со мной. То азы слежки.
У Сайако был совершенно иной подход.
— Ты довольно часто бываешь в таиландском посольстве, не так ли?
Кэти посмотрела мне в глаза.
— Мы поддерживаем с ними связь. А что?
— Ты говорила там обо мне?
— Я не занимаюсь сплетнями.
— Знаю. Но не стоит предполагать, что, если я работаю с ними, они настолько мне доверяют, что не пустили кого-нибудь за мной по следу.
Это было довольно правдоподобное предположение.
Ее рюмка застыла на полпути к губам.
— Это имеет значение, не так ли?
— Более чем.
— Хорошо. — Она поставила рюмку, и ее тонкие, без колец, пальцы скользнули по стопу к моей руке. — Ты можешь полностью доверять мне.
Так ли? Я не был в этом полностью уверен.
— Не думаю, что ты сознательно хочешь причинить мне какие-то неприятности.
Она резко отдернула руку, и я увидел, что у нее повлажнели глаза.
— Ну, ты и сукин сын, — бросила она. — А я еще из кожи вон лезу ради тебя.
— Понять не могу, почему.
— Потому что ты — это ты. — Она резко отодвинула тарелку и несколько минут не глядела на меня, стараясь, как мне показалось, перебороть вспышку гнева.
Может быть, ей просто не хватает мужика. Четыре месяца в разводе, в постели он был “просто потрясающ” и так далее… нет, не может все-таки леди уцепиться за первого встречного мужика, слишком она для этого горда, слишком ранима — мол, да плевать мне на всех, я их просто ненавижу.
Зазвонил телефон, и, встав, она сняла трубку. Я же осмотрел небольшую, но уютную квартирку: мебели в ней было немного — несколько бамбуковых стульев, шезлонг, стереоустановка, хрупкая этажерка с китайской вазой, тканый шелковый ковер; половину занимали полки с книгами, большинство в мягких обложках, и растрепанный вид многих из них говорил, что их неоднократно перечитывают.
— Нет, сейчас я не могу, — бросила она в трубку; Кэти стояла, прислонившись к стене и выгнув спину; в полосе света, падавшего из окна, она изучала ногти правой руки. — Слушай, позвони Холли, узнай, может ли она взяться — как правило, она жутко любит помогать. А я переговорю с ней утром.
Покончив со своим томатным соком, я встал из-за стопа и решил ознакомиться с акварелями на стене в алькове: вроде Ромни Марш “Поле ржи”. Лью Кресчент “Брайтон”. Тонкие, изысканные работы в серо-голубоватой гамме.
— Я очень извиняюсь, Мартин. Ты уже поел?
— Да. Это все ты рисовала?
— Все — мои собственные работы. — Когда она стояла рядом, от нее шел еле уловимый аромат, но не косметики, а ее кожи.
— Они просто очаровательны.
— Честно? У меня есть еще забальоне — взбитые в горячей воде яйца с сахаром и марсалой. — Она взяла меня за руку.
— Ты хочешь его попробовать?
— Сама не знаю. Может, попозже. Ты, наверно, хочешь узнать, что я для тебя сделала, какое задание выполнила. — Вернувшись к столу, она допила свое вино, после чего устроилась на полу, положив руку на ручку шезлонга. — Я тут кое-что написала для тебя, и когда ты уйдешь, прихватишь с собой. Не хочешь сесть в кресло?
— Мне нравится здесь.
— А у меня это осталось с детства, или я внушила себе, как-то догадалась, сама не знаю почему. Когда сидишь на полу, то уже никуда не упадешь. Словом, я занялась Марико Шодой. Я… я не хочу, чтобы эта сука добралась до тебя, так что я раскопала все; что смогла.
— Ты немало сделала для меня.
— Как я тебе говорила, все, что было в моих силах.
— И только потому, что я — это я. Верно? — Я не знал, была ли она в курсе того, чем я занимался, что ей изложили в таиландском посольстве. Но, как бы там ни было, она вела себя как настоящая женщина, и это не прошло мимо меня.
— Ты, черт побери, свалился откуда-то мне на голову, совершенно беззащитный, подвергаешься опасности и еще ухитряешься не терять сексуальности. — Ей не хватало воздуха, когда она искала слова. — Ты все время словно бы на лезвии. Словно бы, — она отвела глаза, — ты обречен. Так что мне просто хотелось бы помочь тебе, — густые пряди ее волос взметнулись, когда она повернулась ко мне, и взгляд ее обрел серьезность, — пока еще у нас есть время.
Ее слова прозвучали как аккорд рояльной струны. Дурацкое сравнение, которое я тут же отбросил. “Этот человек никогда не терпел поражения, убивая.” В сторону.
— Как бы там ни было, — продолжала Кэти, — надо дать тебе хотя бы общее представление. Ее отцом был принц Шода Фомвихейн из Камбоджи, и в 1975 году красные кхмеры штурмом взяли его дворец — в то время, как ты знаешь, они захватили всю страну. В то время ей было всего восемь лет, и, когда коммунисты атаковали дворец, отец попытался ее спасти. Он держал ее на руках, спускаясь по дворцовой лестнице, когда удар тесака расколол ему череп, и Шода упал, залив ребенка кровью с головы до ног. Мне рассказала эту история свидетельница, старуха из лагеря беженцев, которым мы оказываем помощь. Кто-то вытащил ее из свалки — но той же ночью следы девочки теряются где-то в джунглях. Это я узнала уже от человека, который познакомился с ней уже после того, как она оказалась в безопасности. — Кэти поднялась, разминая свои стройные ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103