— Но ты же один из козырных тузов, которые держат в рукаве.
— Расскажи мне о себе, — прервал я его. Он не обратил внимания на мои слова.
— Ты, конечно же, вернешься. Я имею в виду, немного погодя. Не так ли?
— Нет. — Я выпил свой тоник. Пусть он еще минуты три повспоминает старые времена, а потом — все, конец.
— Когда ты ушел? — спросил он меня.
— Десять дней назад.
— Ты, должно быть, сошел с ума.
— Возможно.
— Это то, что я должен был сделать еще до того, как меня выкинули. Я знаю, что это такое. То есть знаю, как я себя чувствую в такой ситуации. А как ты?
— Особенно забавной счесть ее не могу. Ты что, не решаешься выпить свое пойло?
Он едва ли не с любовью уставился в бокал.
— Да я постоянно пью, старина. Это, видишь ли, мой маленький дружок. Да я и сам никуда не рожусь, то ли мертвый, то ли спившийся — и знаешь что? Я такой и есть. Время от времени. В конечном счете. — Он не без усилия выпрямился на стуле и отвел глаза — Конечно, на самом деле я так не считаю. Но, Господи, знаешь, что я сделал, когда ушел оттуда? Я выхлестал полбутылки “Блек Лейбл”, забрел на ярмарку, скупил все эти чертовы билеты на “Русские горки” и решил проверить, смогу ли я перебраться с первого сиденья на последнее, пока они опишут полный круг. Чуть не вылетел, мать его — эта штука только что дыбом не встает. На следующий день я прихватил с собой свой 38-калибр и пошел сшибать лампочки на мосту. Раскокал почти все. Арестовали за оскорбление общественной нравственности или за что-то там такое. — Он издал короткий смешок, который перешел в натужный кашель. — Надо отколоть что-то подобное, чтобы тебя выкинули из нашей системы.
— Учту.
— Отколоть что-то из ряда вон. Ты пописал на дворцовую дверь или что-то еще? Ты знаешь, мне всегда хотелось сделать что-то этакое.
— За мной не числится ничего особенного. — Коп даже не успел засечь мою скорость, потому что стрелка на спидометре уперлась в 120, когда за Виндзором машина пошла юзом на мокром асфальте и я слетел с полотна. Мне еще повезло, что коп успел вытащить меня из груды обломков, и я отделался только сотрясением мозга.
— Я предполагал, что Скоби положил на тебя глаз.
— Кто?
— Скоби.
— Да. — Это письмо я получил неделю назад, через три дня после того, как покинул Бюро. Скоби не терял времени даром. В верхней части документа было отпечатано наименование департамента, которого фактически не существовало: “Отдел координации — Министерство иностранных дел и по дедам Содружества”.
Текст был таков: “Я позволил себе предположить, что вас могла бы заинтересовать наша с вами беседа, целью которой было бы предложить вам правительственную службу в области иностранной политики, что в соответствии с табелью о рангах дипломатической службы позволило бы присвоить вам звание 7-го или 8-го класса”.
Скоби занимался организацией тайных операций для британской СИС с Уорвик-сквер, и он усек меня, как только я ушел из Бюро. Следующим его шагом может быть приглашение в Клуб Путешественников на Сент-Джеймс с целью прощупать меня.
— Но ты не будешь связываться с этой компанией, не так ли? — Теперь Пепперидж смотрел на меня почти трезвыми глазами. — Не так ли?
— Естественно, нет.
— У них там жуткая бюрократия. — Он покончил с содержимым бокала и огляделся. — “Тут мой маленький дружок, видишь ли…” Но куда же тогда податься? Податься, конечно, некуда, иначе бы я тут не сидел… не сидел бы тут, молясь Господу. — Он сощурил глаза и сидел так, покачиваясь на стуле, примерно с полминуты, потом, обмякнув, засмеялся. — Моля Господа, чтобы он прекратил мое существование. Потому что я тоже получил предложение. Но не от Скоби. — Он скособочился, выглядывая бармена. — Не от Скоби.
— То же самое?
— Да. То есть, нет. — Он поглядел на затененные столики у нас за спиной и предложил: — Давай посидим там.
На каждом столике стоял неяркий маленький светильник под медным абажуром, а за его пределами царил почти полный мрак. Если вы хотели себя показать и других посмотреть, приходить сюда не имело смысла. Я хотел было сказать, что мне пора идти, но помедлил, подумав, что, может, хоть чем-то могу помочь ему — а то в последние десять минут у меня из-за него мурашки по коже пошли. Прежде, чем осесть в азиатском отделе, Пепперидж был первоклассным полевым оперативником. Жесткую подготовку он прошел в Норфолке, никогда не увлекался спиртным и справлялся с любым поручением — даже в самой патовой ситуации, без документов и без связей, он ухитрялся выкручиваться; Пепперидж мог проскользнуть в любую дырку, освоиться в любой среде, убить, если в том возникала необходимость, и вернуться с добычей. Он работал на Ферриса в “Сапфире”, на Кродера в “Фокстроте” — участвовал в операциях, ставших легендами, а теперь сидит здесь, и его тонкие кисти с голубоватыми прожилками безвольно покоятся на дубовой столешнице, он с трудом может на чем-то сконцентрировать свой взгляд, память его ослабла, он опустошен, выжжен, а ведь ему нет и сорока.
Я знал, что со мной такого не случится; но у меня весомые основания определяться, искать себе новое приложение. Что и должно вернуть меня к той единственной жизни, которую я мог вести.
“Податься, конечно, некуда…”
Пепперидж откинулся к стене: видно, даже этот слабый свет раздражал его глаза. Шутить он больше не пытался, что я и предвидел, да и сам он больше никого из себя не изображал.
— Не от Скоби, нет. Из Челтенхема. Штаб-квартира правительственных линии связи в одном из западных графств, нервный центр международных перехватов.
— Предложение сделали мне лично, — уточнил он. — За письменным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103