он кивнул мне, и я последовал за ним сквозь переплетение лиан к той группе, что работала с мачете, вырубая заросли. Когда мы стащили свои противогазы, Раттакул представил мне американского аналитика; тот сидел на корточках над какой-то бесформенной массой, которая представляла собой сборище столь же бесформенных осколков и обломков.
— Привет. Это была бомба. — Порывшись в их куче, он показал на комок плоти, которым оказалась человеческая голова. — Гляньте-ка сюда. Он взорвал себя. Посмотрите на панель — вот где произошел первоначальный взрыв. — Ни от тела, ни от одежды ничего не осталось, все разнесло взрывом. Опознание невозможно.
Я, как и все вокруг, уже с трудом дышал: за последние несколько часов зловоние смерти все усиливалось.
— Кто он был по национальности, по вашему мнению?
— Мне не так просто ответить на ваш вопрос. — Аналитик посмотрел на Раттакула. — Предполагаю, вам будет проще разобраться.
— Я бы предположил, что бирманец. — Присев рядом с нами на корточки, Раттакул прищурился, изучая останки головы с искаженными чертами лица; затем отвел глаза и приподнялся.
— Почему она-то уцелела? — спросил я у американца.
— Мощь взрыва, которым его швырнуло на панель, пришлась, главным образом, на тело. Голова отлетела в сторону, оторванная почти сразу же под подбородком — вот, взгляните на этот лоскут кожи.
— Но почему бирманцу надо было взрывать этот самолет?
— Думаю, взрыв имеет отношение, скорее, к торговле наркотиками, а не к политике. Не исключено, что в Сингапуре, из-за ужесточившихся таможенных правил, не удалось снять с борта груз опиума, так что его пришлось доставлять обратно. — Он пожал плечами. — Послушайте, большинство крупных преступлений в данном регионе имеют отношение к наркотикам, из-за которых идет мощное соперничество.
Вернувшись к переднему салону, я опять приступил к работе. Я пытался понять, как удалось пронести заряд мимо “самой надежной в мире системы обеспечения безопасности”? Должно быть, он представлял тонкий лист пластиковой взрывчатки, а детонатор срабатывал при изменении давления.
В душной полуденной жаре свирепствовали москиты, и кто-то из Красного Креста протянул мне лимонный репеллент от насекомых. Позже они предложили мне сандвичи и кофе, и мы уселись в тени, подальше от обломков, чтобы перекусить и отдохнуть. Над нами кружился легкий самолетик с большими красными буквами на борту ТС—2 БАНГКОК, то и дело ныряя пониже, чтобы сделать обзорные снимки. Все время садились и взлетали вертолеты, забирая на борт тела и доставляя припасы — парки, факелы, инструменты. Каждый раз при посадке любого из них, рядом с ним, как только прекращали вращаться лопасти, оказывался Раттакул, после чего докладывал мне, кто явился. Среди нас теперь оказались четверо священников — католический и трое буддистов в оранжевых мантиях. Благовоние ладана несколько перебило запахи аварии, зловоние которых становилось просто невыносимым, потому что ветер окончательно стих и не разгонял уже дым от тлеющих остатков самолета; в неподвижном воздухе гулко отдавался каждый звук, так что мы старались говорить потише.
Удалось разыскать “черный ящик”, который вытащили наружу; ярко-оранжевый кожух почернел, но, кажется, он все-таки уцелел — сработала противопожарная защита в хвосте. Американец бережно доставил его поближе к вертолету; позже, застыв над ним, он слушал голоса, что не так давно смолкли тут, среди деревьев, куда рухнул с неба огромный реактивный лайнер, смертельное ранение которого обрекло его на гибель. И когда сгущавшиеся сумерки перешли в сплошную тьму, нетрудно было поверить, что духи погибших кроются среди теней, которые разгоняли пылавшие факелы спасателей; мы смертельно устали, и плотная корка напряжения, подобно поту, сковала нас. Каждое движение давалось теперь с трудом, потому что, чем больше золы и пепла мы разгребали в обломках, тем чаще нам попадались люди с застывшим выражением ужаса на лицах, их оторванные руки, ноги, куски тела, цветные пятна одежды, принадлежавшие пассажирам предметы, которые были для них важны или памятны — четки монахини, статуэтка нефритового Будды еще с ярлычком на ней, теннисная ракетка — “Кенгуру Кинг”.
Позже, когда взошла луна, джунгли чуть отступили, но с появлением новых факелов сумятица теней не уменьшилась; стрекот мотодвижка не смолкал ни на минуту, мешаясь с криками обезьян и щебетаньем птиц, которые метались среди деревьев.
К полуночи мы продрогли, и в дело пошли куртки. Окружающие звуки существовали как бы отдельно от сознания, которое фиксировало моментальные картинки: кто-то отбрасывает бамбуковой палкой полусгоревшую змею, санитар из Красного Креста стоит, не в силах сдвинуться с места и вытереть слезы с закопченного лица; рушится секция обшивки и на траву вываливаются останки чьего-то тела со странным звуком, словно воздух покидает его сожженные легкие — и тут же к нему кидаются все присутствующие — но, увы, это всего лишь из легких вышел воздух.
К трем утра мы уже работали механически, не позволяя себе никаких перерывов для отдыха, ибо, стоило только присесть, ты понимал, что сейчас тебе надо снова подниматься, так что проще уж оставаться на ногах и не расслабляться, хотя нам начинало казаться, что мы находимся тут всю жизнь, что мы родились лишь для этой работы, обреченные продолжать ее, но она никогда не кончится. Глаза наши, воспаленные и уставшие, с трудом фиксировали то, что нам попадалось под руки; голубоватый свет луны и лучи прожекторов приземляющихся вертолетов освещали сцену трагедии; все были обсыпаны серебристо-серым пеплом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103