– Это что! Вот я помню, мы с Вовкой бабушкин буфет двигали – дневник искали – вот это да!..
– Да ладно тебе! – сказал я. – Расхвастался...
Из Мишки вышел воздух, и он уже нормально спросил:
– Мебель сейчас расставлять будем или подождем?
– Сейчас, – ответил Андрей Николаевич. – Чего мы будем ждать? Конечно, расставим, чтобы потом не мучиться.
– Мы намучаемся, а ему потом не понравится... – сказал я.
– Понравится, – убежденно сказал Андрей Николаевич. – Обязательно понравится! Я за него, как за себя, ручаюсь. Я с ним знаешь сколько лет знаком?
– Сколько?
– Тридцать восемь, – рассмеялся Андрей Николаевич.
– А вам самому сколько?
– Столько же, – ответил Андрей Николаевич. – Тоже тридцать восемь...
– Это ваш приемный папа? – спросил я. – Вы ему подкидыш? Да?
Андрей Николаевич улыбнулся:
– Нет, Вовка. И он мне не папа, и я ему не подкидыш. Я пошутил.
Потом мы стали расставлять мебель, и Мишка очень здорово все время говорил, что куда нужно ставить. Андрей Николаевич почти во всем согласился с Мишкой и только журнальный столик поставил так, как я ему посоветовал.
И мне было приятно за Мишку перед Андреем Николаевичем. Мне было приятно, что Андрей Николаевич так советуется с Мишкой, и было приятно, что Мишка так здорово ему советует.
Я иногда стесняюсь Мишку. То есть не Мишку, а за Мишку. Вернее, не стесняюсь, а злюсь на него. Когда он начинает грудь надувать, или хвастаться, или врать...
Мне обидно. Потому что другие могут подумать, что он больше ничего не может, а может только грудь надувать и хвастаться. Со своими-то ничего, а вот при посторонних Мишку так и распирает. И поэтому мне было сейчас очень приятно за Мишку перед Андреем Николаевичем.
– Братцы! – сказал Андрей Николаевич. – Вы чудесный народ. Я очень рад, что буду с вами... Что я с вами познакомился, братцы!..
Я ничего не сказал. Мишка посмотрел на меня и сказал:
– А пенсионер когда приедет?
– Сейчас! – ответил Андрей Николаевич. – Пенсионер будет здесь в одно мгновение!..
Он усадил нас в кресла, приказал нам смотреть на дверь и вышел в коридор. Потом он заглянул в комнату и спросил у меня:
– Послушай, Вовка! Кроме нас, в квартире никого нет?
– Никого, – ответил я. – Но скоро придет Мишкина бабушка.
Андрей Николаевич оставил дверь открытой и опять скрылся в коридоре.
– Внимание!!! – крикнул он оттуда и...
Чтоб мне провалиться! Чтоб нам вместе с Мишкой провалиться на этом самом месте!.. Из коридора в комнату на руках вошел Андрей Николаевич!!!
Он дошел до середины комнаты, прыгнул с рук на ноги и сказал:
– Вуаля!
И поклонился. И достал из пиджака какую-то серенькую книжечку и положил ее перед нами на журнальный столик.
На книжечке было написано: «Пенсионное удостоверение». Мишка схватил книжечку, раскрыл ее и прочел вслух:
– Азанчеев, Андрей Николаевич...
– Ой!.. – сказали мы с Мишкой.
– Ой!.. – первым сказал я Мишке. – Там на этом сундучище тоже написано: «Азанчеев А.Н.»!!!
– Ой!.. – сказал Мишка Андрею Николаевичу. – Так это вы сами?
– Сам! – ответил Андрей Николаевич и сел на журнальный столик. – И перестаньте ойкать, мужчины...
– А как же старичок? – глупо спросил я.
Андрей Николаевич закурил сигарету.
– Если говорить честно, то старичка вы сами придумали, – сказал он.
– Это все ты! – набросился я на Мишку. – Пенсионер-старичок! Старичок-пенсионер!..
– Но ведь пенсионер же!.. – закричал Мишка. Он повернулся к Андрею Николаевичу и обиженно спросил: – А если вы не старичок, то почему же вы пенсионер?!
– А потому, что есть закон, который позволяет артисту цирка уйти на пенсию после двадцати лет непрерывной работы в цирке. Я выступал на арене с восемнадцати лет и вот теперь, в тридцать восемь, стал пенсионером. Понял? – объяснил ему Андрей Николаевич.
– Понял... – растерянно ответил ему Мишка.
Андрей Николаевич помолчал и грустно добавил:
– Я бы еще и поработал несколько лет в цирке, да вот сердце что-то не так стало постукивать... Ну это у меня, наверное, скоро пройдет. Как, по-твоему, Вовка, пройдет?
– Конечно, пройдет... – ответил я, и мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он меня погладил...

Глава третья
Судьба играет человеком...

Я в одной книжке читал про то, как в квартире жили два мальчика. Ну, вроде нас с Мишкой. И в ихней квартире тоже была соседка вроде Елены Ивановны, а у одного из пацанов тоже не было папы. И вот к ним в квартиру переехал один летчик. А эти пацаны плохо учились и вообще... А как только этот летчик к ним переехал, то силой своей воли он превратил злую соседку в добрую (она раскаялась), заставил этих пацанов хорошо учиться (они осознали) и женился на маме того пацана, у которого не было папы (они влюбились друг в дружку – тот летчик и мама).
Вообще-то книжка мне не очень понравилась, но я почему-то всегда про нее помнил, и, когда к нам приехал Андрей Николаевич, я особенно про эту книжку вспомнил. Но Мишке я про это не сказал, так как первая же неделя пребывания Андрея Николаевича в нашей квартире показала, что одно дело – книжка, а другое дело – жизнь.
Какой Елена Ивановна была, такой она и осталась. Даже еще хуже. Мама ничуточки не влюбилась в Андрея Николаевича, Андрей Николаевич ничуточки в нее. Мы с Мишкой учились точно так же, как и раньше, а Мишка еще и схлопотал две двойки – по русскому и физкультуре. Стихи не те выучил и тапочки забыл дома.
Так что жизнь есть жизнь, и ее не в каждую книжку втиснешь. Жизнь, как сказала Мишкина бабушка, – это судьба. А судьба играет человеком, добавила бабушка. Но мы тогда были во втором классе и ничего не поняли. Сказала бы это бабушка сейчас! Сейчас, когда мы уже, слава Богу, побольше ее знаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11