Тутор, Классик и Цивилис, каждый со своей стороны, воодушевляли бойцов, говорили галлам о свободе, батавам о славе, германцам о добыче. Победа склонялась на сторону варваров. Но двадцать первый легион, который не был так стеснен, как остальные, сумел выдержать атаку нападающих и заставил их отступить. Сами боги, должно быть, сломили боевой дух победителей, и они обратились в бегство. Варвары объясняли дело так, будто их испугал вид когорт, которые, смешавшись в начале сражения, отступили под натиском врага в горы, там снова построились и теперь производили впечатление шедших на помощь римлянам свежих подкреплений. На самом деле они одержали было уже победу, но забыли о противнике и начали драться между собой из-за добычи. Цериал, по небрежности чуть не проигравший сражение, поправил дело мужеством и упорством: он сумел использовать выпавшую на его долю удачу, в тот же день взял лагерь мятежников и уничтожил его.
79. Отдыхать солдатам пришлось недолго. Жители Агриппиновой колонии просили помощи и предлагали выдать жену Цивилиса, его сестру и дочь Классика, оставленных у них в залог взаимной верности батавов и галлов. Они перебили германцев, которые жили поодиночке в домах колонистов, боялись теперь, что враги, оправившись от поражения, вновь обретут уверенность в своих силах и вернутся мстить, и с полным правом просили римлян о защите. Цивилис уже шел к городу; силы его были все еще довольно значительны, ибо оставалась нетронутой лучшая его когорта, состоявшая из хавков и фризов и расположенная в Тольбиаке, на окраине Агриппиновой колонии. В пути, однако, он получил недобрые известия, заставившие его изменить свои планы: жители колонии устроили для составлявших эту когорту германских солдат большой пир, а когда те, отяжелев от пищи и вина, заснули, заперли их в доме и сожгли; так благодаря коварству колонистов вся когорта оказалась уничтоженной. К этому же времени к Агриппиновой колонии после форсированного марша подошел Цериал. Опасность грозила Цивилису и с другой стороны: четырнадцатый легион мог с помощью британского флота напасть на батавов, живших на побережье Океана. Однако легат этого легиона Фабий Приск повел своих солдат по суше, напал на племена нервиев и тунгров, и они тут же сдались ему. Флот тем временем подвергся нападению каннинефатов, потопивших или захвативших большую часть кораблей. Те же каннинефаты разгромили нервиев, по собственному почину выступивших на поддержку римлян. Классик тоже одержал победу над конным отрядом, высланным Цериалом к Новезию. Все эти поражения, сами по себе мелкие, но следовавшие одно за другим, омрачали славу, окружавшую после недавней победы армию Цериала.
80. Примерно в эти же дни Муциан приказал убить сына Вителлия, говоря, что нельзя считать войну по-настоящему конченной, пока не уничтожены семена смуты. Он не допустил также, чтобы Домициан включил Антония Прима в свою свиту, ибо опасался популярности Антония среди солдат и знал, что тщеславие этого человека не позволит ему терпеть кого-либо рядом с собой, а тем более — выше себя. Антоний уехал к Веспасиану, где был принят с меньшим радушием, чем рассчитывал, хотя никакой враждебности к нему император также не проявил. Противоречивые чувства владели Веспасианом. С одной стороны, он признавал заслуги Антония и понимал, что война окончилась победой лишь благодаря ему, с другой — письма Муциана убеждали его в обратном. Приближенные императора тоже всячески чернили Антония, говорили, что он человек непостоянный, обуянный гордыней, напоминали о неблаговидных поступках, совершенных им в молодости. Антоний и сам оскорблял людей своей заносчивостью: он без конца напоминал о своих заслугах, всех считал трусами, бранил Цецину, уверяя, что тот сдался в плен без боя. Постепенно уважать его перестали и даже начали презирать, хотя, казалось, он по-прежнему окружен дружеским расположением.
81. За несколько месяцев, что Веспасиан провел в Александрии, дожидаясь, пока установятся попутные ветры и море станет совсем спокойным, произошло множество чудес, как бы доказывавших благоволение неба и приязнь богов к новому принцепсу. Один из александрийских простолюдинов, у которого, как все знали, болезнь отняла зрение, пал Веспасиану в ноги, со слезами умоляя об исцелении. Он уверял, что поступает так по велению Сераписа, почитаемого этим суеверным народом больше всех прочих богов, и просил принцепса смазать ему слюной веки и глазницы. Другой, с парализованной рукой, якобы по указанию того же бога, умолял Цезаря наступить ему на больную руку. Сначала Веспасиан посмеялся над обоими и наотрез отказал им. Однако, когда они стали настаивать, он заколебался: ему не хотелось прослыть слишком самоуверенным, но мольбы обоих калек и уверения льстецов рождали в нем надежду, что исцеление может удасться. Наконец, он приказал спросить у врачей, в человеческих ли силах справиться с подобной болезнью глаз и с таким увечьем руки. После долгих споров те ответили, что слепой утратил зрение не до конца и его можно восстановить, устранив помехи, которые не дают больному видеть; что же касается руки, то она вывихнута и под действием целительной силы может вернуться в обычное положение. «Может быть, — говорили врачи, — это угодно богам, и они избрали принцепса для исполнения своей воли. Кроме того, если исцеление удастся, слава достанется Цезарю; если ничего не получится, посмешищем станут калеки». Веспасиан, решив, что удача сопутствует ему во всем, и нет вещи, даже самой невероятной, которой ему не дано было бы совершить, весело улыбаясь, исполнил то, о чем его просили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102