чтобы не тратить много денег на войско и самому наслаждаться безмятежной жизнью.
XVIII. Не ведал он в своем неведении и о том, что с ослаблением нашего войска сила врагов росла и они все больше теснили нас. Хотя такая нелепая привычка, как желание решать все самому и не слушать советов, не должна быть свойственна ни одному императору, тем не менее себялюбие некоторых самодержцев и льстивые уверения, что-де и сами все могут, ловят на крючок и сбивают царей с верного пути: они с подозрением смотрят на всякого, кто смело говорит во имя блага, но нежно любят и делают своими доверенными льстецов. Именно это нанесло удар Ромейской державе, привело в упадок ее дела, хотя сам я не раз пытался излечить царя от этого недуга. Он, однако, оставался непреклонен и неумолим. Но оставим это, рассмотрим лучше его милосердие и ум, поскольку уже отдали должное его справедливости. Сейчас я припомню и расскажу о том, что упустил раньше.
XIX. Когда он одел на голову царский венец, то пообещал богу никого телесным наказаниям не обрекать и с лихвой выполнил свое обещание, ибо воздерживался не только от пыток, но и грубых слов и только иногда, напуская на себя суровый вид, грозил наказаниями, подвергать которым никого не собирался. Он разбирал дела в точном соответствии с обстоятельствами, соблюдал для каждого надлежащую меру и даже в неравенстве заботился о равенстве.
XX. Каким был Константин дома? Он ласково обходился с детьми, с удовольствием с ними играл, улыбался, слушая их лепет, часто состязался с ними и таким образом давал им хорошее воспитание и закалку. До вступления на престол у него родились три сына и две дочери; средний из мальчиков, непревзойденное созданье красоты, умер вскоре после воцарения Константина, младшую дочь, прекрасную лицом и добрую душой, обручили с женихом, а старшую, которая носит имя Добродетели, отдали в невесты богу – она жива еще и сейчас и пусть живет долгие лета.
XXI. После воцарения Константина солнце еще не успело сделать своего годового круга, как у императора родился сын, который тут же был возведен в царское достоинство. Два других сына, рожденных до воцарения, бесподобный Михаил и следующий за ним Андроник, оставались пока частными людьми. Но прошло совсем немного времени, и Константин украсил царским венцом также и старшего, самого из них достойного, я имею в виду божественного Михаила. Собираясь возвести его на престол, Константин благородным образом испытал сына, пригоден ли он к царской власти, и спросил, из чего складываются основы государственного порядка. Михаил разобрался в вопросе и дал ответ в полном соответствии с законом. Царь воспринял это как знак души, предназначенной для блистательного царствования, и тотчас устроил ему царственное торжество.
XXII. Что же дальше? Кое-кто составил против царя заговор: заговорщики намеревались лишить Константина власти и сделать правителем другого человека. В деле участвовали не одни лишь безвестные и безродные, но и весьма знатные и заметные люди. По уговору одни заговорщики учинили беззаконие на море, другие негодяи действовали на суше, но в момент наивысшей опасности бог раскрыл действо и обнаружил злоумышление. Может быть, царь велел их обезглавить? Или отрубить руки? Или как-нибудь иначе изуродовать их тела? Ничуть не бывало! Некоторых он приказал постричь, остальных приговорил к ссылке и едва перевел дух, избавившись от грозившей беды, как пригласил меня к своему очагу и велел разделить с ним трапезу; потом он прекратил есть и сказал мне с полными слез глазами: «Как бы хотелось мне, о философ, чтобы и изгнанные смогли насладиться этой пищей, не буду вкушать ее, пока другие в несчастии».
XXIII. Когда западные мисы и трибалы, вступив в сговор, заключили союз и волна бедствий обрушилась на Ромейскую державу, царь первым делом выступил против них и возвратился во дворец лишь потому, что я разве что не вцепился в него обеими руками. Все же он собрал небольшое войско и послал его против варваров, и бог явил тогда чудо, не менее удивительное, чем Моисею: варвары, будто увидев перед собой огромное войско, затрепетали душой, пустились бежать и рассеялись кто куда, и очень многие из них пали жертвой мечей преследователей. Мертвые доставили пищу птицам, а беглецы рассеялись по всей стране. Если бы решил я писать похвалу, а не составлять обозрение истории, одного этого хватило бы мне для пышных восхвалений, но пусть поток моей речи устремится в другое русло.
XXIV. Если в чем ином Константина и можно было сравнить с другими царями, то это не касается веры в бога и особенно великого таинства спасительного воплощения бога-Слова, которое выше всякого слова, духовного и изреченного, простого и искусного. Каждый раз, когда я истолковывал ему смысл совершенного ради нас таинства, он ликовал душой, от радости сотрясался всем телом и испускал потоки слез. Проникая в Священное писание до самых глубин, он постигал не только открытое взору, но и все сокровенное и божественное, и, если имел досуг от государственных забот, проводил время за книгами.
XXV. Ни на кого он так не полагался, как на меня, и бывал расстроен и огорчен, если я по нескольку раз на день к нему не являлся. Он ставил меня выше всех и хотел вбирать меня, как нектар. Как-то раз, сообщив царю о смерти одного горожанина, я заметил на его лице радость и, удивленный, спросил о ее причине. «Дело в том, – ответил царь, – что его многие обвиняли. Я возражал обвинителям, ибо боялся, что они вопреки воле моей возбудят во мне гнев к этому человеку. Ну, а раз он умер, пусть умрут и обвинения его хулителей, ведь вместе с жизнью уходит и ненависть».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85