«Откажись ныне от царского звания, – сказал я, – и в будущем ты обретешь его более достойным способом». Когда же я сообщил об обещанном императором усыновлении, они спросили, как можно будет лишить власти царского сына. «А разве не так, – возразил я, – поступали лучшие из царей даже со своими родными детьми?» – и я тут же привел в пример божественного Константина и кое-кого из других самодержцев, которые возводили своих сыновей сначала в сан кесаря и только потом уже в царское достоинство. Приведя таким образом свои рассуждения к единой цели, я сделал сопоставление, предполагающее определенный вывод: «Так обходились цари со своими единокровными отпрысками, а Исаак – усыновленный...», и, опустив слово, оставил период незаконченным.
XXX. Они поняли, что имелось в виду, и принялись излагать многочисленные причины своего «выступления» (они воздержались от более грубого слова). Я возражать не стал, сделал даже вид, будто с ними согласен, и, еще приумножая их беды, сказал: «Мне все известно, я сам нередко терзался в сердце своем, справедливы и гнев ваш, и отчаяние от того, что претерпели». Таким образом я умиротворил их души, а потом нанес им удар из-за угла, заявив, что все их беды – не причина для мятежа, который и вовсе не может иметь никаких оправданий. Затем, обратившись к императору, я добавил: «Представим себе, что ты царь и отличаешься суровым нравом. Между тем объявляется некий человек, первый из синклита или воинского сословия, набирает себе сообщников и помощников-злоумышленников, составляет заговор против твоей власти и выставляет предлогом для этого те страдания, которые претерпел, и бесчестие, которое вынес. Сочтешь ли ты такой предлог основательным?» Когда он ответил «нет», я продолжал: «А ведь ты никакому бесчестию не подвергся, разве что не обрел того, что искал, а источник зла, которое ты, по твоим словам, вынес, искать надо где угодно, только не в ныне царствующем императоре». Поскольку Исаак не произносил ни слова и был скорее настроен слушать слова правды, нежели убеждать самому, я предложил ему: «Сними царские одежды, прояви благоразумие, окажи уважение старому отцу своему и получишь скипетр по закону».
XXXI. Когда я этими и многими другими речами убедил Исаака, из задних рядов донесся шум, который и поныне звучит в моих ушах. В поднявшейся разноголосице одни приписывали мне одно, другие – другое, один – неодолимое красноречие, другие – словесное искусство, третьи – силу умозаключений. Я не стал отвечать на эти слова, а царь, сделав им рукой знак замолчать, сказал: «Этот муж не произнес никаких магических заклинаний и не пытался нас околдовать, напротив, он простыми словами изложил суть дела, поэтому не нужно будоражить наше собрание и мешать разговору». Так говорил Исаак, но какие-то люди из его окружения, желая смутить мою душу, сказали: «Царь, не дай погибнуть оратору, многие уже обнажили мечи и растерзают его, как только он отсюда выйдет». На это я только заметил с улыбкой: «Я принес вам благую весть о царстве и власти, которые вы сами себе присвоили, а вы взамен собственными руками меня растерзаете? Не станет ли это лучшим доказательством вашего мятежа, и не сами ли себя вы этим обличите? Ты сказал это, чтобы зажать мне рот и заставить отречься от собственных слов, но я не буду иначе ни говорить, ни думать».
XXXII. После этого царь поднялся с кресла и, осыпав меня множеством похвал, распустил собрание, воинам он велел удалиться, а нас задержал около себя и сказал: «Неужели вы думаете, что я по собственной воле облачился в эти одежды и не бежал бы, если бы было можно? Они первые побудили меня к этому, да и теперь, окружив плотным кольцом, крепко держат в руках. Если вы торжественно пообещаете сообщить царю о моих сокровенных намерениях, я открою перед вами тайники своей души. Когда же мы поклялись не предавать гласности негласные его мысли, он сказал следующее: «Не ищу я сейчас царской власти, хватит с меня и кесарского облачения. Но пусть напишет мне царь другое послание и пообещает, что никому другому не оставит он державы после смерти и не лишит моих соратников милостей, которых я их удостоил. Пусть он и мне уделит толику царской власти, чтобы я смог по собственной воле одних удостоить скромных гражданских титулов, других возвести в воинские должности. Я прошу об этом не ради себя, а ради своих людей. Если мне будет дано такое обещание, я немедля явлюсь к царю и отцу своему и воздам ему должные почести. Но поскольку моим воинам не по нраву придется это соглашение, я вручу вам сейчас два разных письма: одно я составил им в угоду и позволю огласить, другое, тайное, пусть хранится в глубине ваших душ. Ублажите толпу еще одним: отстраните от власти низкорослого, который и прежде был нашим врагом, да и сейчас ведет себя подозрительно. Сегодня отобедайте у меня, а завтра отправляйтесь и передайте царю доверенное вам втайне».
XXXIII. Мы разделили с ним трапезу (при этом были восхищены благородством его нрава, Исаак спустился с царственной высоты и держал себя с нами просто), а на рассвете попрощались с ним и, незаметно получив от него второе письмо, в сопровождении того же отряда стражников спустились к берегу. Море было спокойно, мы отчалили и направились к Византию. Уже днем мы были в царской гавани, сообщили царю обо всех событиях и о тайных намерениях Исаака и отдали ему оба письма. Михаил читал и перечитывал эти письма, а переданное Исааком на словах велел нам повторить несколько раз. Затем он сказал: «Следует согласиться на все его требования и ни одно из его желаний не оставить без исполнения. Торжественно увенчаем его голову – и не венцом, как подобало бы кесарю, а короной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85