Все были поражены его благоразумием и довольны тем, что Иоанн не ошибся в своих надеждах. Но если другие не замечали коварства его души, то дядя хорошо знал, что у него только язык гладок, а в глубине сердца он намерения питает колючие, и чем легче поддавался он на уловки Иоанна, тем подозрительнее тот становился и тем глубже постигал испорченность племянника. Но что ему делать и как лучше отстранить племянника от власти, он не знал, поскольку уже одна его попытка не удалась, хотя обстоятельства, казалось, сулили тогда успех. Поэтому он до поры до времени держался тихо, во не оставил вовсе своих намерений, а старался за ставить племянника первым решиться на какую-нибудь противозаконную выходку против него. А тот мало-помалу освобождался от переполнявшего его сначала почтения к дяде и то забывал спросить его мнения о государственных делах, то делал или говорил что-нибудь такое, чего Иоанн, как ему было известно, терпеть не мог.
VII. Свою лепту в клевету на дядю царя внес и его родной брат Константин, издавна завидовавший Иоанну за то, что тот – единственный из братьев – имеет доступ к управлению и держит себя с ними скорей как господин, нежели родич. Но раньше Константин не мог открыто проявить свою ненависть, потому что царственный брат очень любил и ценил Иоанна – и как самого из них старшего, и как наиболее разумного и опытного в попечении о государственных делах, а остальную родню, не знавшую ни в чем меры и не приносившую ему никакой пользы в управлении царством, ненавидел и презирал (поэтому-то и приходилось Иоанну смирять гнев негодующего на них самодержца и настраивать его благожелательно к братьям). Хотя братья, особенно Константин, и завидовали славе Иоанна, ни на что отважиться и ничего сделать они были тогда не в состоянии.
VIII. Когда же брат умер и царствовать выпало племяннику, Константину представился удобный случай начать схватку с Иоанном. Дело в том, что он ублажал нового самодержца и раньше, когда тот носил еще титул кесаря, и позволял ему черпать из своих богатств, сколько захочет, – его деньги служили Михаилу казной и сокровищницей; таким способом Константин подкупал племянника и по явному знаку судьбы сумел заручиться его расположением. Они поверяли друг другу свои тайны и оба ненавидели Иоанна, ибо он противодействовал их планам и добивался царской власти для другого родственника. Вот почему кесарь немедленно после воцарения возвел Константина в сан новелисима, усадил за царский стол и щедро вознаградил за прежнюю дружбу.
IX. Слегка прервав течение рассказа, остановлюсь сначала на характере и душе этого императора, чтобы, слушая о его поступках, вы не удивлялись и не думали, будто совершал он их случайно и ни с того ни с сего. В жизни этот человек был существом пестрым, с душой многообразной и непостоянной, его речь была не в ладах с сердцем, на уме он имел одно, а на устах другое и ко многим, ему ненавистным, обращался с дружелюбными речами и клялся торжественно, что сердечно любит их и наслаждается их обществом. Часто вечером сажал он за свой стол и пил из одного кубка с теми, кого уже наутро собирался подвергнуть жестоким наказаниям. Понятие родства, более того – сама кровная близость казались ему детскими игрушками, и его ничуть не тронуло бы, если бы всех его родственников накрыло одной волной: ревновал он их не только к царской власти – это еще в пределах разумного, – но и к огню, воздуху и всему, что угодно, а о том, чтобы разделить с кем-нибудь власть, и думать не хотел. Я полагаю, что он ревновал и высшую природу, – до такой степени он ненавидел и подозревал всех и вся. Если ему не везло, он вел себя и разговаривал по-рабски малодушно и проявлял всю низменность натуры, но стоило удаче хоть на миг ему улыбнуться, как он немедленно прекращал лицедейство, сбрасывал притворную маску, переполнялся ненавистью и одни из своих злых замыслов приводил в исполнение тотчас, другие приберегал на будущее. Ведь человек этот был очень изменчив, находился во власти гнева, и любой пустяк вызывал в нем припадки раздражения и злобы. Поэтому-то и питал он вражду ко всем родичам, правда, сразу их погубить не пытался, опасаясь дяди, которого, и он знал об этом, все слушались, как отца.
X. Я оборвал вступление к рассказу и теперь должен перейти к самому изложению событий. Итак, получив сан новелисима, Константин избавился от гнетущего страха перед братом, перестал оказывать ему почтение, начал дерзить и смело противоречить его суждениям. К тому же он нередко порицал царя за его покорность Иоанну и смущал царскую душу. А Михаил, и без того склонный к этому, под влиянием Константина стал выказывать все большее небрежение к дяде. Иоанн же пуще всего боялся потерять высокое положение и главенство в роду, но свергнуть царя ему было не просто, и потому он принял иное решение, о котором я, сам наблюдая за происходящим, догадался, в то время как для многих оно осталось в тайне. По моему мнению, он собрался передать высшую власть в руки одного из своих племянников, Константину, по чину – магистру, при этом не имел намерения сам выступать против царя, а хотел только дать повод для заговора племяннику. Затем, опасаясь, что Константина уличат и обвинят в мятежных замыслах, а вместе с ним погибнет и весь остальной род, и заранее думая о конце, чтобы все шло гладко вначале, он настраивает царя доброжелательно к родичам и убеждает его одни милости оказать им немедленно, другие – пообещать на будущее, в том числе и свободу от горестей, которыми чревата наша жизнь. Царь внял его просьбам и дал письменные обещания, чтобы Иоанн имел поруку на будущую свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85