Когда вы читаете письма Алексея Михайловича, первое заключение, какое вы из них делаете, это то, что Алексей Михайлович человек, бесспорно, умный, чрезвычайно живой и восприимчивый. Он всем интересуется: его занимает и война, и политика, и болезнь придворного, и соколиная охота, и садоводство, и мелкий скандал в его любимом монастыре, и вопрос о том, как петь многолетие в церкви, и театральные представления... И ко всему он относится одинаково живо, все действует на него одинаково сильно, он плачет о смерти патриарха Иосифа и доходит до слез от простого буйства монаха. Он легко может вспылить, может браниться по пустому совершенно делу, но этот гнев скоро проходит; он раскаивается в том, что кого-нибудь обидел, и ласкает его. Так, например, было с Родионом Стрешневым по следующему поводу: однажды царь пустил себе кровь, и когда почувствовал облегчение, то предложил пустить кровь и окружающим его придворным, на что все должны были согласиться. Один только Стрешнев, ссылаясь на свою старость, отказался от этого, за что царь сильно рассердился на него, причем дело не кончилось одними словами. Но когда гнев прошел, то царь не знал, какими подарками заставить старика забыть нанесенную ему обиду. В другой раз Алексей побил своего тестя Милославского за хвастовство, но этим только и ограничился, хотя много знал за Милославским грехов и покрупнее. По своей природной доброте и мягкости царь и после разрыва с Никоном забывает обиду и злобу на патриарха и как будто хочет с ним примириться; ему неприятно иметь врага, и Алексей Михайлович засылает к Никону с лаской и, видимо, желает установить такие отношения, которые не напоминали бы о ссоре. Доброта Алексея Михайловича, с другой стороны, вызывает постоянную благотворительность: при дворце жили разные старики богомольцы, юродивые, щедрая милостыня раздавалась «тишайшим царем»; по праздникам для бедных устраивались «кормы»; тюрьмы очень часто видели в своих стенах Алексея Михайловича, подававшего там милостыню несчастным и освобождавшего их от наказаний. Царь не мог равнодушно видеть страданий, утешал и обнадеживал печальных и старался рассеять их горе. Это стремление высказывается, например, в письме к князю Одоевскому по поводу смерти его сына. Доброта и добродушие царя сказывались в его лице, глазах, в ласковом обращении, в беззлобной, светлой шутке, каковая часто мелькает в его письмах.
Но это же добродушие и мягкая снисходительность мешали Алексею Михайловичу быть последовательным и твердым в своем отношении к людям, что мы видели и раньше, в поведении царя в отношении Милославского: отлично понимая этого человека, видя, что он не стоит его симпатии, царь тем не менее терпел его. Неоднократно по добродушию и даже против воли он уступал влиянию со стороны. Вспомним, каким влиянием на царя пользовался Никон, встречавший со стороны царя только пассивное сопротивление и редко-редко минутную вспышку активного протеста, проходившего без последствий. Алексей Михайлович подчас терпел очень резкие выходки Ордына-Нащокина. Вообще у него недоставало твердости характера, хотя он и не был совсем бесхарактерным; им нельзя было играть безнаказанно, что видно из судьбы Никона.
Такова была природа этого царя – живая, впечатлительная, добрая и мягкая. Любовь к чтению и размышлению еще больше развила светлые стороны его характера. Алексей Михайлович был, как известно, одним из образованнейших людей московского общества; следы его начитанности, церковной и светской, разбросаны по всем его писаниям. Он был прекрасно знаком с литературою того времени и до тонкости усвоил себе книжный язык. В серьезных письмах и сочинениях царь любил пускать в ход книжные обороты, употреблять цветистые афоризмы. Тем не менее он не похож на тогдашних книжников-риторов, любивших кстати и некстати употреблять цитаты из Священного Писания, часто даже не осмысливая их; у царя каждый афоризм продуман, из каждой фразы глядит живая мысль. Он много читал и при этом думал, и речь его всегда отличалась продуманностью. Поэтому его умственный облик выступает перед нами ясно.
Чтение, которое Алексей Михайлович чрезвычайно любил, развило в нем очень глубокую и очень сознательную религиозность. И этим чувством он был проникнут весь, много молился, строго держал посты (некоторые дни в Великом посту даже ничего не ел), знал все церковные уставы. Его главным духовным интересом было спасение души, и с этой точки зрения он судил и других, напоминая при каждом выговоре виновному, что тот губит душу и служит сатане. По представлению общему в то время, путь к спасению души Алексей Михайлович видел в строгом исполнении обрядов. В этом отношении для нас любопытны записки диакона Павла Алеппского, который был в России в 1655 году с патриархом Макарием Антиохийским и описал нам Алексея Михайловича в церкви и среди клира. Из этих записок, как и из вопросов, которые царь задавал патриарху Макарию, всего лучше видно, какое значение придавал царь обрядам, как он их знал и как следил за точным их исполнением. Но обряд и некоторый аскетизм не подавляли и не исчерпывали религиозного сознания Алексея Михайловича, из-за формы он не забывал и содержания, и религия у него была не только обрядом, но и нравственной дисциплиной. Будучи глубоко религиозным, он, по его мнению, не грешил, смотря комедию и лаская «немцев» (сами иностранцы свидетельствуют о милостях к ним царя Алексея Михайловича). В глазах его это было не преступление против религии, а совершенно позволительное и полезное, а в то же время и приятное новшество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150