].
Но на Украине удары скоро переросли в специфически антинациональную кампанию. Старая интеллигенция, воплощавшая всю широту культуры страны, уже была сокрушена. Настала очередь националистических элементов в самой партии коммунистов.
Была установлена, конечно, связь между заговорщиками из коммунистов-«националистов» и жертвами предыдущих лет – некоммунистами. Матвей Яворский, главный идеологический сторожевой пес партии, приставленный в двадцатых годах к украинским историкам, был разоблачен еще в 1930 году за свою до тех пор считавшуюся ортодоксальной «националистическо-кулацкую» систему идей[ Г.Костюк, с.50.

]. Теперь (в марте 1933 года) его арестовали по обвинению в принадлежности к «Украинской военной организации» (УВО). Похоже, что он был отправлен в лагерь и потом расстрелян там в 1937 году. Среди соучастников заговора, якобы финансируемого «польскими помещиками и немецкими фашистами»[ «Правда» от 2 декабря 1933.

], были Шумский, первый лидер «национал-уклонистов» в украинской компартии, и несколько других лиц, в том числе секретарь Скрыпника Эрстенюк. Вскоре была выявлена «Польская военная организация», во главе которой стоял бывший секретарь Черниговского обкома. Она обвинялась в связях с националистическими и польскими ассоциациями. А чуть позднее был раскрыт «Союз Кубани и Украины», членов которого судили закрытым судом[ Г.Костюк.с.93.

].
1 марта 1933 года было объявлено об изменениях в правительстве Украины. Наиболее значительным было смещение Скрыпника с поста народного комиссара просвещения, который он так долго занимал (его назначили на пост председателя республиканского Госплана – пост менее влиятельный).[ «Висти», март 1933.

]
Институт языкознания Украинской академии наук был основным центром национального возрождения при Шуйском и Скрыпнике. 27 апреля 1933 года «Правда» назвала его сборищем буржуазных националистов, которые замышляли противопоставить украинский язык «братскому русскому языку». Вскоре после этого семь ведущих украинских филологов и множество менее значительных фигур были арестованы[ Г.Костюк, с.57.

].
12 мая был арестован Михайло Яловый, руководитель политического отдела Укргосиздата. 13 мая его ближайший коллега Микола Хвылевой, «наиболее яркая фигура в украинской литературной жизни», застрелился, оставив ЦК Украины письмо с критикой нового террора[ Там же, с.48.

]. В течение следующих недель и месяцев было еще несколько самоубийств и множество арестов среди литературной интеллигенции.
10 июня 1933 года Постышев выступил на заседании ЦК Украины с речью о деятелях культуры, которые оказались агентами врага и которые «прятались за широкой спиной большевика Скрыпника». В области философии, литературы, экономики, лингвистики, агрономии и политической теории они насаждали идеи, направленные на свержение советского правительства, и были также ответственны за трудности в поставках зерна. Скрыпник, добавил Постышев, иногда открыто защищал их.[ «Правда» от 22 июня 1933.

]
Есть сведения, что Скрыпник дерзко критиковал Постышева на заседании ЦК, обвиняя его в предательстве принципов интернационализма. Кажется, он повторил это и на заседании Политбюро Украины. В течение июня и июля Постышев и другие руководители постоянно критиковали его, и 7 июля он защищался на Политбюро. Там требовали его безоговорочной капитуляции. Вместо этого он в тот же день застрелился.
Официальный некролог еще характеризовал его не как преступника, а скорее как «жертву буржуазно-националистических элементов… завоевавших его доверие», после этого он совершил «ряд политических ошибок», которые ему не хватило мужества пережить, и потому он покончил с собой – «акт малодушия, в особенности недостойный для члена ЦК компартии Союза».[ «Правда» от 8 июля 1933.

]
Но уже в ноябре он стал «националистом-дегенератом… близким с контрреволюционерами, стремившимися к интервенции»[ «Правда» от 2 декабря 1933.

]. К его преступлениям относились упорные попытки помешать русификации украинского языка. В последний год своей деятельности он продолжал борьбу и даже слегка критиковал Кагановича во время его визита в Киев, когда тот в согласии с новой линией Сталина заявил, что нужно бы приблизить синтаксис украинского языка к русскому[ «Червоний шлях», №№1–2, 1932, с.92.

]. Теперь Скрыпника обвиняли и в стремлении «максимально отделить украинский язык от русского»[ П.Постышев и С.Косиор, с.109.

], и самым серьезным из предъявляемых обвинений стало его участие и помощь при введении в украинскую орфографии мягкого «л» и новой буквы для обозначения твердого «г». В 1932 году это еще называли буржуазным деянием, а в 1933 году уже классифицировали как контрреволюцию. Постышев заявил, что твердое «г» помогло «националистическим злоумышленникам». Кроме того, оно «объективно» способствовало планам аннексии со стороны польских помещиков.[ «Висти», 22 июня 1933.

]
Когда в 1933 году Косиор предавал Скрыпника анафеме, он с позиций сталиниста не так уж неверно обобщил взгляды, сложившиеся у Скрыпника в последние годы его жизни. «Скрыпник чрезвычайно переоценил и преувеличил национальный вопрос. Он сделал его краеугольным камнем, говорил о нем, как о чем-то самодовлеющем. Он пошел даже так далеко, что отрицал второстепенную роль национального вопроса в классовой борьбе и установлении диктатуры пролетариата». Действительно, Скрыпник писал: «Неверно утверждать, что национальный вопрос второстепенен в общей теории классовой борьбы»[ П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188