«В настоящий момент, – сказал он, – еще весьма возможно, что западные державы не выступят. Но мы должны с полной решимостью приняв весь риск в случае их выступления. Политик должен идти на риск так же как и военный».
Анализ личностей также ободрял фюрера. На одной стороне – он и Муссолини.
«Никто и никогда не будет обладать доверием германского народа в такой мере, как я. Вероятно, в будущем никогда не появится человек, обладающий таким авторитетом, как я. Поэтому мое существование – фактор большого значения».
«Второй персональный фактор – это Дуче. Его существование имеет решающее значение. Если б что-нибудь с ним случилось, итальянская дружба стала бы сомнительной. Муссолини обладает самыми крепкими нервами во всей Италии».
На другой стороне – ничтожества:
«Ни в Англии, ни во Франции нет ни одной выдающейся личности. Наши неприятели имеют людей лишь ниже среднего уровня. Нет ни повелителей, ни волевых людей».
И еще:
«Наши неприятели – черви. Я их видел в Мюнхене».
И, наконец, Гитлер провозгласил короткую войну:
«Если бы Браухич потребовал у меня четыре года на завоевание Польши, – я ему ответил бы: невозможно».
Подобно тексту речи Гитлера, впечатление, произведенное ею, также спорно. Согласно одной версии, она была принята с выражением энтузиазма. Геринг вскочил, якобы, на стол и произнес зажигательную речь. Это утверждение Геринг опровергает.
«Бергхоф, – говорит он, – частное жилище и не в моих привычках вскакивать на столы в частных квартирах. Я просто, по своему обыкновению, произнес несколько слов, чтобы уверить фюрера в преданности армии».
По словам Гальдера, речь была выслушана в атмосфере подавленности и беспокойства и не вызвала никакой манифестации.
Прошли томительные 24 часа. Вся Европа принимала военные меры. Война должна была начаться через два дня.
Правительства – в растерянности. Радио захлебываются. Германия, призвавшая своих резервистов для осенних маневров, заверяет, что она не производила мобилизации.
24 августа, после полудня, в бюро Геринга затрещал телефон. «Я услышал, – рассказывает Геринг, – голос фюрера, который сказал»:
«Я останавливаю все».
«Это серьезно?»
«Нет, я хочу только посмотреть, нет ли средства избежать выступления Англии».
Со своей стороны, Кайтель рассказывает, что Гитлер призвал его и приказал остановить приготовления потому, что он хотел выиграть время для переговоров.
В полдень Англия дала свои гарантии Польше. Накануне, – как Чиано и предвидел 12 августа, – Муссолини известил Германию, что по недостатку снабжения он в данный момент не готов к выступлению. Это создавало новую ситуацию: с одной стороны, Германия оставалась в одиночестве; с другой – против нее составлялась коалиция из Польши, Франции и Англии. Гитлер хотел обдумать положение и выиграть время для нового маневра.
Война оставалась висеть в воздухе.
Попытки, сделанные во время этой отсрочки, описаны английским послом Гендерсоном. Нюрнбергский процесс добавил к этому показания Далеруса. Это был шведский промышленник, преисполненный благих намерений. Предстоящая война наполняла его ужасом, – она ему казалась гибелью всей цивилизации и он поставил своей задачей во чтобы то ни стало помешать ей.
Он был занят этой миссией с начала весны. Будучи знаком с Герингом, первая жена которого была шведка, он свел его с английскими промышленниками. Он пытался добиться посредничества Шведского короля для устройства англо-германской конференции, но Густав V, осторожный как лисица, уклонился от этой роли. Далерус не был обескуражен этим неуспехом, и понимание, которое он нашел у Геринга, поддержало его надежды. Он организовал частное дипломатическое объединение в одном из замков Голштинии. Успел открыть себе многие двери, в частности у лорда Галифакса. Летал беспрестанно из Лондона в Берлин за собственный счет. Среди персонажей этой трагедии, подлинные пружины и рычаги которой были ему неизвестны, он являл собою безупречную фигуру, смесь неосведомленности и доброго сердца.
26 августа Далерус был в Берлине, имея в кармане довольно туманный проект англо-германской конференции в Голландии. Ровно в полночь с 26 на 27 фюрер вызвал его в Канцелярию.
Далерус взял такси, убежденный, что в этот момент он входит в историю.
Гитлер был возбужден и говорлив. В этот день у него был неудачный разговор с Гендерсоном и это его раззадорило.
«В течении двадцати минут, – рассказывает Далерус, – он мне излагал свои идеи, так что я уже начинал думать, что этим и ограничится вся аудиенция. Он ходил взад и вперед, все более возбуждаясь, и в конце концов пришел в подлинную ярость. „Если война разразится, – кричал он – я буду строить подводные лодки. Да, подводные лодки, подводные лодки“. И через минуту: „Я буду строить самолеты, самолеты, самолеты. И я выиграю войну“.
«Успокоившись немного, – продолжает Далерус, – он просил меня, как хорошо знающего Англию и англичан, объяснить ему, почему, несмотря на все свои усилия, он никогда не мог сговориться и англичанами. После некоторого колебания я заявил ему, что по моему мнению причина лежит в том, что англичане не питают достаточного доверия к нему и его правительству».
Этот ответ не взорвал Гитлера. Разговор продолжался, вернее, монолог. По прошествии полутора часа, фюрер попросил Далеруса вернуться в Лондон и передать Британскому Кабинету его последние предложения.
Гитлер изложил их в шести пунктах. Они сводились к следующему:
Англия должна помочь Германии в получении Данцига и Коридора, причем экономические права Польши остаются неприкосновенными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76