Путь от каменного жилища бледнолицых до деревни Красных Бизонов долог. Мой сын Олень не предпринял бы такого долгого путешествия, не имея на то важных причин. Приостановим на несколько минут начатый спор, отложим решение вопроса о своевременности предложенной экспедиции, выкурим “трубку мира”и выслушаем слова моего сына Оленя. Его язык не раздвоен, и, может быть, он нам сообщит важные новости. Я сказал!Вожди молча поклонились, и Белый Ворон от своего имени и от имени других вождей сказал, что совет сахема хорош и что, прежде чем предпринять окончательное решение относительно пауни, совет выслушает новости, которые, без сомнения, имеет ему сообщить Олень.Большая трубка была принесена со всеми подобающими церемониями. Она была набита священным табаком и закурена посредством палочки. Когда она обошла круг, Текучая Вода повернулся к Сотавенто:— Уши вождей племени открыты, — сказал он ему. — Пусть Олень говорит.Мажордом почтительно склонился перед сахемом и поднялся среди общей тишины. Глава XXV. Совет Красных Бизонов Была глубокая ночь, и ни одной звезды не сверкало на небе, только луна, выходя изредка из-за облаков, светила несколько минут своим трепетным светом, а потом мрак казался еще сильнее. Ветер жалобно свистал в обнаженных ветвях и глухо стонал, смешиваясь с зловещими криками диких зверей в одну печальную гармонию.Вход в хижину, где собрались у огня совета вожди, блестел во мраке, как адская пасть.Кроме сахемов, все в деревне спали. Даже собаки перестали лаять и растянулись у полупогасших огней, которые, покрывшись пеплом, не давали уже никакого света.Сотавенто или Олень, как угодно читателю называть его, по-мексикански или по-индейски, поднялся, и все вожди устремили на него взоры, выражавшие самое живое любопытство. Действительно, как заметил Текучая Вода, мажордом должен был сообщить новости, важные для сахемов его племени, если предпринял такой длинный и опасный путь.— Сахемы и храбрецы непобедимого племени Красных Бизонов, — сказал он, — когда я могу видеть вас, мое сердце трепещет и внушенные Вакондой слова вырываются из моей груди. Повинуясь приказанию мудрецов моего племени, я с сожалением согласился покинуть хижины моих отцов и принять привычки подлых бледнолицых, в гибели которых мы поклялись. Очень часто эта тяжесть, слишком непосильная для моих слабых плеч, готова меня сломить. Часто я чувствовал, что мужество готово меня оставить среди этой беспрестанной борьбы и лживого существования, каким является мое. Но вы приказали мне, сахемы моего племени, склонить голову и повиноваться. Я всегда мысленно представлял бесчисленные притеснения и страшные страдания, причиненные нам тиранами. Эта мысль, как отравленная стрела, постоянно углублялась в мое сердце, поддерживала ненависть и придавала мне силу, необходимую для исполнения моей тяжелой задачи. Я думаю, отцы и сахемы племени, что никогда еще до сих пор не слышал с вашей стороны упрека в нерадивости или небрежности.Вожди поклонились в знак согласия.Текучая Вода отвечал:— Что говорит мой сын? Зачем восхваляет он себя за исполнение обязанности? Разве не известно, что каждого человека Ваконда поставил на землю, чтобы исполнять обязанность, часто жестокую и трудную? Счастливы те, задача которых наиболее трудна! Ваконда их любит и глядит на них благосклонным взором, а после смерти он предоставляет им самые богатые дичью места в счастливейших лугах! На что жалуется мой сын? Заставив его жить с бледнолицыми, я сделал его спасителем своего племени и мстителем за обиды. Все храбрецы моего племени, все воины моего народа завидуют его судьбе. Он один недоволен, как подлый Vorri. Он находит данную ему задачу слишком тяжелой. Хорошо, пусть он удалится, пусть оставит почетное место, которое по моему желанию, из уважения ко мне, вожди согласились ему доверить. Пусть он возвращается в пустыню, но бежит от хижин его отцов: никто из них не примет его. Он не найдет более в своем отечестве ни братьев, ни родителей, ни друзей. Все откажутся от него и осудят на жизнь с дикими зверями, менее жестокими и низкими, чем он.Мажордом выслушал эту суровую тираду с опущенной головой, не смея прервать ее. Когда старый вождь замолчал, он выпрямился.— Отец мои, — отвечал он смиренным голосом, — твои слова суровы. Они упали на мое сердце, как горячие угли. Я не заслуживаю этих упреков: Ваконда свидетель, что мои мысли всегда с моим народом, и мщение за ваши оскорбления было единственной целью, которой я добивался. Мое пребывание среди бледнолицых придало моим словам без моего ведома странный оборот, приведший вас в заблуждение. Не гневайся на меня, отец мой, так как я достоин если не похвал, то, по крайней мере, уважения. Если я жалуюсь, то это мое сердце страдает вдали от вас, я вздыхаю только тогда, когда мне позволено бывает бросить далеко от себя эти подложные одежды, эти тяжелые привычки и вернуться к свободной, независимой и славной жизни команчей, этого благородного, не имеющего равного в прериях, племени, любимого Вакондой. Его почитают все, перед ним трепещут даже свирепые бледнолицые, не могущие добиться подчинения его своему постыдному игу, как добились подчинения других краснокожих племен.Старый вождь несколько раз качнул головой, и неопределенная улыбка приподняла углы его тонких губ.— Мой сын многому научился среди бледнолицых, — сказал он, — его ум открыт для мыслей, чуждых его племени, его горизонт расширился, его язык вызолотился. Да поможет Ваконда, чтобы он не сделался раздвоенным и чтобы его сердце осталось чистым! Я верю его словам и надеюсь, что он не обманывает отцов своего племени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98