Что касается до тебя, Линго, — ты отправишься на рекогносцировку и как можно дальше, чтобы узнать, что сталось с этими чертями индейцами.— Верхом? — удивленно спросил Линго, — видно, капитан, вы плохо знаете эту страну: я не сделаю и мили, не поломав себе костей или не полетев в ров… нет, нет, — на лыжах будет и скорей и безопаснее.— Как хочешь, лишь бы принес мне известия.— Не бойтесь, принесу, и даже самые положительные.Все четверо вышли из палатки.Почти тотчас Линго уехал из лагеря.Благодаря широким лыжам, привязанным к ногам, смелый парижанин с необыкновенным искусством и быстротой скользил по снегу.Как скоро он исчез вдали, капитан, который долго следил за ним глазами, привязал также к ногам лыжи и, поручив еще раз Блю-Девилю стеречь лагерь, в свою очередь удалился.Сделавшись временно начальником отряда, Блю-Девиль постарался скорее заставить своих товарищей продолжать земляные работы, прерванные завтраком; потом, когда увидел, что все эмигранты (будем их так называть) серьезно занялись работой под руководством Шакала, сам незаметно пробрался за главную палатку, в первом отделении которой он обедал час тому назад за столом капитана.Пелон, находясь в столовой как бы по делу, внимательно следил за тем, что происходило в лагере; он был свидетелем отъезда Линго, а затем и капитана. Удостоверившись, что они действительно уехали, молодой человек сосредоточил свое внимание на Блю-Девиле.В то время, когда последний подходил к палатке, он перекинулся с ним многозначительным взглядом и направился к портьере, за которой не замедлил скрыться, осторожно подняв и опустив за собой.Пройдя нечто вроде магазина, загроможденного разными вещами, молодой человек остановился у второй портьеры, бросил вокруг себя испытующий взгляд и, убедясь в том, что никто за ним не следит, тихонько кашлянул три раза.Почти в ту же минуту портьера приподнялась вовнутрь.Пелон проскользнул в отверстие, которое тотчас же за ним закрылось.Место, в котором он очутился, нисколько не походило на скромное жилище капитана и его товарищей, в котором они укрывались от ветра, дождя и стужи.Это восхитительное убежище, восьмиугольной формы, было обито толстыми коврами, не пропускавшими холодный воздух. Посредине стоял массивный серебряный брасеро, наполненный тлеющими оливками, и распространял вокруг приятную теплоту; мебель, расставленная в изящном беспорядке, свидетельствовала, что это жилище женщины, впрочем, в этом и не могло быть сомнения.На висячей койке сидела молодая девушка, вполовину укутанная в дорогие меха; судя по наружности, ей нельзя было дать более шестнадцати или семнадцати лет. Детское простодушие и вместе с тем умное выражение лица делали ее необыкновенно привлекательной; словом — она походила на тех красавиц, которых изображали на полотне Рафаэль и Мурильо в минуту вдохновения; ее большие, задумчивые голубые глаза имели неземное выражение; сквозь тонкую, почти прозрачную кожу просвечивались голубоватые жилки, резко отличавшиеся от длинных, как смоль, волос, спускавшихся густыми кудрями на плечи матовой белизны. Странное меланхолическое выражение в лице придавало ей еще больше очарования.Увидев Пелона, молодая девушка печально улыбнулась и, протягивая ему свою маленькую ручку, сказала нежным и приятным голосом:— Очень рада тебя видеть, друг мой, но тем не менее не могу тебя не пожурить за неосторожность, которую ты делаешь, приходя сюда в это время; если мой гнусный тюремщик застанет нас вместе, то тебе не избегнуть жестокого наказания.— Это правда, сеньорита, — отвечал молодой человек веселым голосом, — но успокойтесь, я не подвергаюсь другой опасности, как той разве, что мое внезапное появление в ваших покоях может показаться вам неприятным.— Что ты хочешь сказать?— Сеньорита, капитан Кильд оставил лагерь десять минут тому назад и пробудет в отсутствии, вероятно, несколько часов.— Ты уверен, что он уехал?— Вполне, сеньорита: я присутствовал при его отъезде. Вы знаете, — прибавил он, — меня считают за идиота и потому нисколько не остерегаются.— Бедный Пелон! — произнесла она с чувством.— Не жалейте меня, сеньорита, — отвечал он с некоторым оживлением. — Эта уверенность — мой оплот; она позволяет мне, как сестру, стеречь вас; настала минута доказать вам мою преданность.— Я знаю, что могу рассчитывать на тебя, Пелон, и потому безгранично доверяю тебе. Нас связывает одно горе — несчастье. Но не скрою, что, зная твою непреодолимую ненависть к негодяю, который держит нас обоих в своей власти, я иногда страшусь, чтобы ты не увлекся и не погубил бы себя безвозвратно.— Не бойтесь и ничего подобного не ждите от меня, сеньорита, — возразил он, тряхнув головой. — Я обладаю двумя драгоценными добродетелями раба: лукавством и благоразумием; несколько раз уже мне представлялся случай бежать; но, как видите, ни разу не воспользовался им.— И хорошо сделал! Увы, что сталось бы с тобой в этой необозримой пустыне?!Странная улыбка на минуту осветила бледное лицо молодого человека и придала ему выражение непоколебимой энергии.— Не эта боязнь остановила меня, сеньорита, — отвечал он гордо, — как ни молод я, но пустыня для меня не имеет тайн: я сын одного из самых знаменитых мексиканских гамбусино, и жизнь моя почти вся прошла в саваннах; давно, если б это только зависело от меня, я бежал бы; был бы теперь подле отца, который терзается моим отсутствием и, быть может, считает меня мертвым.— Так отчего ж ты не бежал? — спросила с любопытством молодая девушка.— Отчего?— Да, отчего, Пелон?— По двум причинам, сеньорита: я сам себе дал двойной обет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60