Но пусть он теперь держит ухо востро! Может случиться, что когда-нибудь мы сойдемся с ним лицом к лицу в равном бою, с одинаковым оружием, и тогда…
— Какую силу имеет в борьбе с этим человеком оружие? Разве не ясно, что тело его неуязвимо?
— Гм! Это возможно, но оставим пока этот разговор и займемся делами, не терпящими отлагательства. Как вы себя чувствуете?
— Лучше, гораздо лучше. Лекарство, положенное на рану, очень мне помогло. Я чувствую себя просто прекрасно.
— Тем лучше. Теперь вы часа два или три отдохните, я за вами присмотрю, а потом мы поищем выход из того скверного положения, в которое попали.
Слыша эти слова, индеец улыбнулся.
— Разве Голубая Лисица — старая трусливая баба, чтобы зубная боль сделала его неспособным двигаться?
— Я знаю, вождь, что вы доблестный воин, но существует предел человеческих возможностей, который не следует преступать, и, несмотря на всю свою храбрость и силу воли, вы наверняка потеряли много сил из-за обильного кровотечения, вызванного вашим ранением.
— Спасибо, брат, я слышу слова друга, но Голубая Лисица — вождь своего племени, и только смерть может заставить его перестать двигаться. Пусть мой брат посмотрит, велика ли моя слабость.
С этими словами Голубая Лисица сделал над собой страшное усилие. Преодолевая боль со свойственными его расе мужеством и презрением к страданиям, индеец сумел твердо встать на ноги, причем сделал даже несколько шагов вперед без посторонней помощи, и на лице его не отразилось ни малейшего волнения.
Американец следил за ним с вполне понятным удивлением, так как сам не мог бы с ним сравниться, несмотря на свою репутацию храбреца, до такой степени велико было у индейца превосходство моральной силы над физической.
Индеец насмешливо улыбнулся, прочитав немое изумление в глазах американца.
— Мой брат все еще продолжает думать, что Голубая Лисица очень слаб? — спросил индеец.
— Право, вождь, я не знаю, что и подумать. То, что вы делаете, приводит меня в изумление. Я готов допустить, что вы способны совершить нечто сверхъестественное.
— Вожди нашего племени — славные воины, которые презирают страдания и для которых эти страдания не существуют, — гордо отвечал краснокожий.
— Я тем более склонен верить этому, что сам воочию в этом убедился.
— Мой брат — человек. Он понял меня. Теперь мы вместе обойдем лежащих на земле воинов, а затем подумаем и о самих себе.
— Что касается ваших бедных товарищей, вождь, то я вынужден вам признаться, что нам около них делать нечего. Всякая помощь для них бесполезна: они уже мертвы.
— Прекрасно! Они доблестно пали во время битвы, Ваконда примет их в свое лоно и позволит им охотиться в своих благословенных прериях.
— Да будет так.
— Теперь же, прежде всех других дел, окончим то, которое мы начали сегодня утром и которое прервалось таким неожиданным образом.
Несмотря на свое знакомство с жизнью прерии, Джон Дэвис был прямо-таки поражен хладнокровием этого человека, который, чудом избежав смерти, страдая от тяжкой раны и едва несколько минут тому назад придя в сознание, по-видимому, даже успел позабыть о случившемся и на то, что его постигло, смотрел как на вполне естественное приключение из числа тех, что неизбежно связаны с его образом жизни. Теперь же как ни в чем не бывало вождь возвращался к прерванному ужасной схваткой разговору, почти в том самом месте, на котором он остановился. Несмотря на свои частые встречи с краснокожими, американец до сих пор еще не давал себе труда серьезно изучить их характер, убежденный, подобно большинству белых, что индейцы — существа, лишенные разума, живущие исключительно животной жизнью, тогда как, напротив, эта свободная жизнь, исполненная нескончаемых опасностей, делает для них эти опасности столь обыкновенным явлением, что они перестали придавать им сколько-нибудь серьезное значение.
— Хорошо, — промолвил спустя минуту Джон Дэвис, — если вам так угодно, вождь, то я исполню поручение, которое на меня возложено.
— Пусть мой брат сядет рядом со мной.
Американец расположился на земле возле вождя, и в сердце у него шевельнулось чувство невольного страха при мысли о полнейшем одиночестве, в котором оба собеседника находились на поле битвы, усеянном трупами. Но индеец обнаруживал такое спокойствие и хладнокровие, что Джон Дэвис устыдился своей тревоги и, стараясь прогнать от себя волнение, решился заговорить.
— Я послан к моему брату великим воином бледнолицых.
— Я с ним знаком — его зовут Ягуаром. Рука его сильна, и взор блестит так же, как у того животного, чье имя он носит.
— Прекрасно! Ягуар хочет зарыть в землю топор между своими воинами и воинами своего брата, чтобы установить постоянный мир. Вместо того чтобы враждовать друг с другом, они будут гоняться за бизонами в одних и тех же местах охоты и мстить своим общим врагам. Какой ответ должен я буду передать Ягуару?
Индеец долго безмолвствовал. Наконец он поднял голову.
— Пусть мой брат откроет свои уши, — произнес он, — вождь сейчас даст ответ.
— Я слушаю, — ответил американец.
Голубая Лисица продолжал:
— Слова, произносимые мною, искренни, их внушает мне Ваконда. С тех пор, как Дух зла привел бледнолицых на их больших лодках на земли моих отцов, пришельцы всегда оставались непримиримыми врагами краснокожих. Они захватывали самые богатые места охоты, самые плодородные земли индейцев, преследовали их повсюду, как диких зверей, жгли их селения и выбрасывали кости их предков на все четыре стороны. Разве не таков был образ действия бледнолицых? Что ответит мне мой брат?
— Гм!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83