— Не могу понять цели этого намека.
— Я не позволю себе ни малейшего намека, Боже меня сохрани! Да и какое мне дело до того, называетесь ли вы Эбраром, графом Масом д'Азиром, Филиппом де Салиамом или Жаном Феру, или еще другим именем, каким вам угодно назвать себя? В вашей личности я вижу только человека, которого так хорошо рекомендуют, который нуждается во мне, к услугам которого я готов, если только смогу служить ему, — и ничего более. Теперь я попрошу вас объяснить мне, в чем мое содействие может быть вам полезно.
— С удовольствием вижу, что у вас тонкий, развитый и очаровательный ум, — ответил посетитель с улыбкой, — что вы именно такой человек, каким мне вас представляли.
— Тысячу раз благодарю вас, но это совершенно не объясняет мне…
— Что я за человек? — перебил его француз с притворным добродушием. — Но вы сами хорошо это знаете, потому что только сейчас перечислили по порядку все имена, какими я по необходимости называл себя…
— Стало быть, я был прав, когда…
— Абсолютно, — перебил француз поспешно, — и я вполне оправдываю вас; но во всем этом только одно обстоятельство тревожит меня — должен вам сознаться.
— Не будет ли с моей стороны нескромностью спросить вас, какого рода это обстоятельство?
— Нимало; напротив, мне будет приятно знать, на что я могу рассчитывать.
— Если только это зависит от меня…
— Целиком и полностью от вас. Я считаю, что у меня хорошая память, меня считают за хорошего физиономиста, а между тем я не помню, чтобы где-нибудь встречал вас.
Атаман разбойников расхохотался.
— Это только доказывает, что я лучше вас умею сохранить свое инкогнито, когда обстоятельство принуждает меня к тому.
— Что же это значит?
— А то, что мы не только виделись с вами, но и поддерживали довольно близкие отношения в ту эпоху…
— Давно прошедшую, вероятно?
— Напротив, очень даже современную, хотя наше знакомство очень давнишнее.
— Я совсем теряюсь.
— А ведь все очень просто. Мы поддерживали с вами отношения в разные времена и под разными именами. Я назвал вам ваши имена, а вот мои: помните ли вы Луи Керчара, Франсуа Маньо, Поля Самбрена и Педро Лопеса?
— Очень хорошо помню.
— Все эти личности воплощаются в Томе Митчелле, вашем покорнейшем слуге, хотя, признаюсь, у него есть про запас еще много подобных имен, — сказал атаман с изящной, несколько иронической вежливостью.
— Сказать по чести, вы отлично исполняете вашу роль, и я ужасный дурак, что не узнал вас.
— Как можно…
— Ах, Боже мой! Гораздо лучше называть вещи своими именами. Мне много более непростительно, чем какому-либо новичку в деле, что я так попал впросак. После этого я заслуживаю, чтобы правительство, у которого я служу агентом, выгнало меня со службы за неспособность справляться со своими обязанностями, тогда как оно осыпает меня незаслуженными милостями, как человека, славящегося тонкостью своего ума. Но что делать! Надо сознаться, что я нашел наконец своего учителя. Вот вам моя рука, — продолжал он, подавая капитану руку. — Не будем поминать старое.
— Мне хотелось только доказать вам…
— Что я глупец, и вы имели полный успех, — перебил француз с добродушным смехом. — Впрочем, хоть это и могло бы уколоть мое самолюбие, однако я в восторге, что так вышло. Преграда разбита между нами, и теперь, надеюсь, мы хорошо поймем друг друга, тем более, что дела, приведшие меня к вам, совершенно в том же роде, как и первые, потребовавшие наших тесных отношений.
— В таком случае нам действительно легко будет понять друг друга.
— Не правда ли? Вот вам все дело в двух словах: революция во Франции окончилась под мощной рукой гениального человека, который силой своих способностей и патриотизма возвысился до вершин власти. Правительство опять входит в силу. Общество вздохнуло свободно, и французская нация снова заняла почетное место среди других народов, ниже которых она стоять не должна никогда. Кроме того, она имеет полное доверие к гению, который каждый свой шаг знаменует победой; она добровольно отдалась ему.
— Вероятно, вы изволите говорить о генерале Бонапарте.
— Конечно, о нем. Этот великий человек своей мощной рукой заставил якобинцев и монтаньяров скрыться во мраке и навеки сковал гидру революции… Так и до диких прерий донеслась слава нашего героя, и вы тоже слышали о нем?
— Разумеется.
— И прекрасно. Этот великий человек, такой же глубокий политик, как и искусный полководец, последовал, только с легким изменением, предначертаниям национального гнусной памяти конвента по отношению к испанским колониям.
— Вы очень жестоки к побежденному неприятелю, который, однако, как вы сами должны согласиться, если и делал ошибки и даже преступления, однако совершал и великие дела, а главное, подал сигнал к великому общественному возрождению.
— Я не стану спорить с вами на эту тему, мое убеждение непоколебимо.
— Очень хорошо; вернемся к генералу Бонапарту. Соблаговолите же объяснить мне его новые планы относительно испанских владений в Америке.
— Эти планы не новость, но несколько изменены.
— А в чем состоят эти изменения?
— Они относятся к двум главным пунктам: во-первых, к сердечному союзу с президентом Соединенных Штатов, который искренно разделяет мысли французского правительства, понимая все значение их в близком будущем, и во-вторых, относительно широкой власти, даваемой в руки надежных и многочисленных агентов, уполномоченных правительством, но пока не явных, по причине франко-испанского союза; наконец, значительные фонды, предлагаемые в распоряжение этих агентов, для того, чтобы они сами могли опрокинуть Китайскую стену, которой испанское правительство обнесло границы своих владений, так что никто не может переступить через них, не лишившись при этом жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82