К несчастью, волонтеры, сделавшие своей целью грабеж и разбой, мало заботившиеся о политических вопросах, тоже поняли, что местность эта превосходна, и так крепко утвердились на недоступных высотах, что все усилия правительства выжить их оттуда оказались безуспешными.
Но так как эти разбойники сохраняли некоторое приличие в своих грабежах и очень редко нападали на американских подданных, большей частью малоимущих, то и правительство, сознавая свое бессилие овладеть неприступной твердыней этих бесстрашных пиратов, смотрела сквозь пальцы на все их проделки и поддерживало с ними дружелюбные отношения, разумеется, до первой возможности осудить их на примерную казнь.
Разбойников нельзя было провести этим ложным миролюбием, вызванным крайней неизбежностью; они очень хорошо понимали, на чем основаны действительные намерения правительства по отношению к их шайке, и потому не зевали, а всегда были настороже.
Но в ту эпоху Северная Америка была очень малолюдна: только берега Атлантического океана были заселены настоящим образом; даже американцы, за исключением некоторых отважных охотников до приключений, совсем не знали размеров своего необъятного отечества и потому не решались пускаться в путешествие по непроходимым дремучим дубравам, покрывавшим большую часть страны.
Вот почему разбойники хотя и принимали меры предосторожности, однако имели довольно основательную причину полагаться на безнаказанность своих действий, по крайней мере, говоря о настоящей минуте; что же касается будущего, так они, по правде сказать, и не заботились о том: что значит будущее для подобных людей?
Сотни всадников расположились в степи, которая была описана нами в начале этой главы. Лошади, привязанные к деревьям, ели свой корм; вокруг ярко пылавших костров группировались кучки людей: кто спал, кто разговаривал. Бдительные часовые бодрствовали, наблюдая за общей безопасностью.
В шалаше, устроенном из древесных ветвей, сидел человек на черепе бизона и внимательно просматривал какие-то бумаги при свете горевшей ветви окоты, воткнутой в песок; через некоторое время он тщательно спрятал бумаги в портфель и запер его на замок.
Другой человек стоял в почтительном ожидании его приказаний.
Читавший был Том Митчелл, ожидавший — Камот.
Часовой у шалаша охранял вход, прикрытый вместо двери одеялом.
Было около четырех часов утра; звезды на небосклоне померкли; восток окрасился беловатыми полосами света, предвещавшими незамедлительное появление утренней зари; густой туман поднимался над рекой, окутывая стан зловещим саваном; промозглая стужа давала себя чувствовать.
Том Митчелл поднял голову и сказал:
— А ведь здесь и промерзнуть можно. Ты спишь, Камот?
— Никак нет, ваша милость.
— Тогда подбрось дров в костер; разве ты не видишь, что он гаснет?
Камот развел яркий огонь, так что в шалаше стало совсем светло.
— Вот так-то лучше! Хоть жизнь в жилах чувствуешь, — сказал Том Митчелл, потирая озябшие руки. — Сядь-ка, Камот.
Тот молча повиновался.
— Ты что, устал?
— Я не знаю устали, когда служу вашей милости, — ответил тот с красноречивым выражением преданности.
— Ну, я так и знал, что другого ответа не дождусь.
— Не вам ли я всем обязан?
— Ничем ты мне не обязан; один раз я спас тебе жизнь, а ты два раза спасал меня; стало быть, мы давно поквитались.
— Я не так думаю, но…
— Но? Что значит это но?
— Мне хотелось бы просить вашу милость об одной услуге, — ответил тот с запинкой.
— Только не позволения расстаться со мной!
— О, этому никогда не бывать! — воскликнул Камот с жаром.
— В таком случае говори без страха. Денег тебе надо, что ли?
— По вашей милости денег у меня больше, чем надо. Нет, мне нужно совсем другое.
— Хорошо, послушаем.
— Вот видите ли, мне хотелось бы, чтоб в другой раз вы мне не давали таких поручений, как было намедни.
— Когда это?
— А вот четыре дня назад; помните?
— Отлично помню, — ответил Том Митчелл, смеясь. — А почему так, приятель?
— Да потому, что мне совсем не весело играть роль изменника. Вот оно что, ваша милость.
— Напрасно, мой старый друг. Заверяю тебя, что ты отлично выполнил свою роль.
— Может быть, только мое доброе имя от этого страдает.
— Ты старый дурак! Мне требовался надежный человек; на одного только тебя я могу вполне положиться. Это поручение принадлежало тебе по праву.
— Ну, раз так, дело другое.
— Перестал сердиться? — спросил атаман, протягивая ему руку.
— Как можно мне на вас сердиться! — воскликнул Камот, почтительно целуя руку, в то время как слеза катилась по его лицу.
— Полно, полно, ведь ты знаешь, как я тебя люблю… Ну, что новенького на острове?
— Ничего; только молодая индианка тоскует.
— Вечерняя Роса?
— Да. Она только и знает, что проливает горькие слезы; следовало бы ее отправить к родным.
— Будь спокоен, мы скоро это сделаем.
— Тем более, что это развязало языки…
— Что такое? — прервал его атаман, нахмурившись. — Кто там осмеливается…
— О, теперь уж не осмелится!
— Кто болтал?
— Стюарт. Но теперь кончено, болтать он больше не будет.
— Ты заставил его замолчать?
— Да, всадил ему пулю в лоб.
— Хорошо сделал, хоть средство чересчур сильно.
— Может быть, ваша милость, только оно произвело превосходное действие: теперь никто и языком не пошевелит.
— Я думаю. Ну, а что там на реке?
— Пирога спустилась вниз по реке, в ней сидят четверо.
— Их не остановили?
— Нет.
— Очень хорошо. Вероятно, их рассмотрели как следует, — кто они? Белые?
— Точно так. Это переселенец из Оленьей долины; с ним сын и слуга-негр.
— И куда же его понесло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82