Заметив охотника, незнакомец перестал петь и, приветствуя его дружеским поклоном, произнес по-французски с веселой улыбкой:
— Добро пожаловать к моему очагу, приятель! Если вы голодны — ешьте, если озябли — согрейтесь.
— С радостью принимаю ваше гостеприимное предложение, — веселым тоном ответил Оливье, слезая с лошади.
Он разнуздал ее, спутал ей ноги и пустил пастись возле лошади незнакомца. Потом он сел возле огня и, раскрыв свои альфорхасы, по-братски разделил провизию со своим новым знакомым, который чистосердечно, не заставляя себя просить, принял это прибавление к своей скромной трапезе.
Незнакомец был высоким мужчиной шести футов роста, статным и прекрасно сложенным человеком; несколько смуглый цвет его кожи выдавал в нем метиса.
Черты лица этого молодого человека — он был почти одних лет с нашим героем, и даже, может быть, несколько моложе его — были умны и симпатичны: очень живые серые глаза юноши выражали полное чистосердечие; открытый лоб, осененный густыми светло-каштановыми волосами, немного толстый нос, большой рот с красивыми тонкими губами, светло-русая борода составляли физиономию, не имевшую ничего пошлого.
На нем был костюм лесного охотника: замшевые панталоны, такой же жилет, блуза из синего полотна с белыми и красными аграмантами, бобровая шапка, индейские мокасины, шнуровка которых доходила ему почти до колен; за пояс из шкуры гремучей змеи были заткнуты длинный нож, называемый бычьим языком, топор, пороховница из рога бизона, мешочек с пулями и глиняная трубка с чубуком из вишневого дерева — таков был костюм странного человека, с которым при таких неожиданных обстоятельствах встретился Оливье. Под рукой молодого человека на траве лежали кентуккийская винтовка и сумка из пергамента, предназначенная, вероятно, для хранения провизии.
— Благословляю случай, который свел меня с вами так неожиданно, дружище, — сказал искатель приключений, немного утолив свой аппетит.
— И я также благословляю от всего сердца; такие случаи редко выпадают в прерии.
— Да, к несчастью.
— Позволите вы мне задать вам один вопрос?
— Еще бы! Хоть сто вопросов, если вам угодно, с условием отплатить тем же.
— Буду очень рад.
— Ну, спрашивайте.
— Каким образом, увидев меня, вы тотчас заговорили со мной по-французски?
— Это вас удивляет?
— Да, признаюсь.
— Но это очень просто: во-первых, все лесные охотники, странствующие по прериям, французы — или, по крайней мере, их девяносто пять из ста.
— Стало быть, вы француз?
— Да еще нормандец — мой дед уроженец Домфронта. Вы знаете поговорку: Домфронт город бедовый; приедешь в полдень, повесят в час, — сказал незнакомец, смеясь.
— Я также француз.
— Да, вы француз европейский.
— Я вас не понимаю.
— Я вам сказал, что дед мой был нормандец.
— Да, из Домфронта.
— Так. Мой отец и я родились в Канаде; следовательно, я француз американский — вот единственная разница. Но это все равно; мы и за морем любим нашу отчизну. Все являющееся оттуда принимается с распростертыми объятиями нами, бедными изгнанниками. И в Канаде живут люди с сердцем. Если бы старая Франция знала нас, она не пренебрегала бы так нами; мы не сделали ничего такого, за что нас можно было бы бросить столь неблагодарно.
— Это правда, — сказал Оливье, задумавшись. — Франция очень виновата перед вами: вы честно проливали за нее кровь.
— Ба-а! — смеясь, ответил канадец. — Не говоря о том, что мы готовы опять приняться за это, если она захочет, — разве Франция теперь наша? А дети никогда не бывают злопамятны по отношению к матери. Англичане крепко попались, когда им отдали страну: три четверти населения дало тягу и оставило их с носом; те же, которые были вынуждены остаться в городах, упорно говорят только по-французски, заставляя своих гонителей кривить себе рот, чтобы выучиться их языку. Они всегда управлялись старинными французскими законами, и англичане волей-неволей с бешенством принуждены были согласиться на это. Ведь это значит честно жертвовать своими интересами, не так ли? Это ведь, приятель, месть побежденных победителям; они называются нашими повелителями, но в действительности мы свободны и остались французами, несмотря ни на что.
— Браво! С удовольствием слышу эти слова, дружище; великой может назваться та нация, которая оставляет такие глубокие воспоминания в сердце своих детей, которых она забыла и которых бросила.
— Прибавьте, что канадский народ храбр, и вы скажете все.
— Скажу от всего сердца, потому что действительно это думаю, любезный соотечественник.
— Благодарю, — ответил канадец, горячо пожимая руку охотнику, — вы несказанно радуете меня, говоря таким образом.
— Теперь, когда мы узнали, что являемся соотечественниками, почему бы нам не познакомиться поближе?
— Очень очень рад. Если вы хотите, я расскажу вам свою историю; она коротка.
— После хорошего обеда ничего не может быть лучше трубки и интересного рассказа.
— Тогда слушайте, я начинаю.
— Слушаю со вниманием.
— Мой отец, Франсуа Бержэ, был еще ребенком в то время, когда французы окончательно отдали Канаду в 1758 году; разумеется, при этом не спрашивали согласия населения Новой Франции, а то, я смело могу сказать, оно не согласилось бы ни за что на свете. Мой отец не мог знать, что тогда происходило, но его отец так часто рассказывал ему об этом с величайшими подробностями, что он мог передать их мне, не упуская ничего; но так как вам, вероятно, известно все это дело, и, может быть, даже лучше чем мне, я расскажу вам только то, что относится к моему семейству.
— Да, так будет лучше, тем более, что я недолюбливаю политику;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82