Валентин вышел от графа, едва держась на ногах. Донья Анжела, несмотря на выказанное ею мужество, чуть было не лишилась чувств.
Граф, оставшись один, сел на табуретку, схватился за голову и оперся руками на стол.
Так просидел он до самого утра, когда за ним пришли, чтобы вести его на суд. Допросы были закончены, и началось разбирательство.
Граф выбрал в свои защитники молодого капитана Борунда, который при взятии Эрмосильо попал в плен к французам.
Борунд помнил, с каким великодушием обошелся с ним граф. Речь его была именно такой, какую следовало ожидать от молодого благородного офицера: проста и в то же время замечательно красноречива. Всякий, слышавший ее, убедился в невиновности графа — и, конечно, он был бы оправдан, если бы смерть его не была решена заранее.
Во время разбирательства дела граф оставался совершенно спокоен, несмотря на то что несколько часов подряд был вынужден выслушивать всевозможную клевету лжесвидетелей. Он даже не упрекнул изменивших ему товарищей.
Но талантливая речь защитника тронула его до глубины души:
— Благодарю вас! Я так счастлив, что среди множества врагов встретил наконец такого человека, как вы. Я не могу заплатить за вашу речь, она бесценна. Вот, возьмите это на память, — прибавил он, надевая на палец капитана свое кольцо, которое не снимал с тех пор, как выехал из Франции.
Капитан сердечно пожал его руку; он сам был так взволнован, что не мог произнести ни слова.
Судьи вышли совещаться. Минут через пять они вынесли приговор.
Граф Пребуа-Крансе единогласно был признан виновным. Само собой разумеется, его приговорили к смерти.
Председатель суда приказал переводчику сообщить приговор осужденному. Но тут произошло нечто странное.
— Господа, — обратился переводчик к судьям, — я не переведу вашего гнусного приговора. Вы сами впоследствии пожалеете, что осудили невиновного…
Столь решительный протест озадачил было судей, но председатель тотчас вышел из неловкого положения и отстранил переводчика (он оказался испанцем) от должности.
Тогда заговорил граф:
— Господа, я достаточно хорошо знаю ваш язык, чтобы понять, что меня приговорили к смерти. Да простит вам Бог, как прощаю вам я.
Он поклонился и вышел из зала.
В Испании и в Латинской Америке осужденных на смерть запирают в комнату, в которой устроен алтарь. Возле кровати преступника ставят гроб, в котором будет похоронено его тело, стены обтягивают черным сукном, с серебряными блестками и надгробными надписями. Этот жестокий обычай, так напоминающий варварские нравы средних веков, очевидно имеет целью внушить осужденным благочестивые мысли.
Но на графа эта мрачная обстановка не произвела особенно сильного впечатления, и он совершенно спокойно стал приводить в порядок свои дела.
В тот же день его навестили Валентин с отцом Серафимом.
Конечно, если бы графа спросили, какого священника желает он видеть, он указал бы на отца Серафима, но Валентин сам позаботился обо всем: он послал Курумиллу отыскать отца Серафима, и тот вскоре нашел его. Отец Серафим, узнав, в чем дело, поспешил к дону Луи.
Чернь Гуаймаса радовалась предстоящему зрелищу — до личности графа ей не было никакого дела, — но среди высшего общества осуждение графа вызвало сильное негодование. Поговаривали даже о том, чтобы воспротивиться исполнению приговора, и генерал Гверреро всерьез опасался, как бы и в самом деле ему не упустить из рук своей жертвы.
Вице-консул Соединенных Штатов, вне себя от гнева и вместе с тем не имея права действовать официально, отправился к дону Паво. Он надеялся, что сумеет заставить его действовать решительно и спасти графа. Но дон Антонио отказался, уверяя, однако, что сам очень огорчен исходом дела.
Хитрый агент решил, что необходимо польстить графу.
В это время у дона Луи сидели отец Серафим и Валентин. Последний получил разрешение не покидать своего молочного брата до казни.
Граф принял дона Антонио очень холодно. На его оправдания он лишь пожал плечами.
— Послушайте, — сухо прервал его граф посреди нелепых разглагольствований, которыми тот всячески хотел доказать свою невиновность, — я готов дать вам письмо, в котором скажу, что вы всегда были расположены ко мне, но с условием…
— С каким? — спросил дон Антонио.
— Я не хочу быть расстрелянным на коленях с завязанными глазами. Поймите, я хочу взглянуть в лицо смерти. Переговорите насчет этого с губернатором. Ступайте!
— О, я это устрою, будьте уверены, граф, — отвечал дон Антонио, весьма довольный, что так дешево отделался. И поспешил удалиться.
Какое было дело врагам графа — на коленях или стоя умрет он, с завязанными глазами или нет? Для них важно было лишь то, чтобы он умер. Генерал Гверреро воспользовался этим случаем, чтобы продемонстрировать великодушие.
На другой день Валентин привел с собой Анжелу. Молодая девушка надела тот костюм послушника, в котором она уже появлялась при других важных обстоятельствах.
— Сегодня? — спросил граф.
— Да, — ответил Валентин. Дон Луи отвел его в сторону.
— Поклянись, — заговорил он взволнованным голосом, — что когда меня не будет, ты будешь покровительствовать этой девушке…
— Клянусь! — ответил Валентин.
Донья Анжела услышала эту клятву; она ничего не сказала, а только печально улыбнулась и отерла слезы.
— Теперь, брат, я требую от тебя другой клятвы.
— Говори.
— Поклянись мне исполнить все, что я от тебя потребую. Валентин посмотрел на графа, и на лице его отразилось сильное беспокойство.
— Клянусь, — ответил охотник, потупив голову. Он догадался, чего дон Луи потребует от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70