Он горячо желал окончить свое существование, исполненное постоянных страданий. Если бы мысль о дочери не наполняла всей души его, конечно он убил бы себя, чтобы прекратить свои страдания; но образ невинного и кроткого создания, которое составляло его единственную радость, защищал его против него самого и прогонял мысль о самоубийстве.
– Ну? – сказал мрачный голос. – О чем ты думаешь, дон Тадео?
Король Мрака вздрогнул при этом знакомом голосе, поднял голову и, устремив глаза на Красавицу, отвечал горьким тоном:
– А! Это вы? А я удивлялся, что не вижу вас.
– Да, не правда ли? – возразила Красавица с насмешкой. – Ты меня ждал; ну, я здесь, мы опять очутились лицом к лицу.
– Тебя привлекает запах крови, как гиену; ты бежишь схватить свою долю в пиршестве, которое приготовляет тебе твой достойный сообщник.
– Я? Полно, дон Тадео, ты страшно ошибаешься насчет моего характера; разве я не жена твоя, которая некогда обожала тебя! О! Нет!.. Я прихожу как покорная и нежная супруга утешать тебя в последние минуты, чтобы смерть была для тебя приятнее.
Дон Тадео с отвращением пожал плечами.
– Ты должен быть мне признателен за то, что я делаю, – продолжала донна Мария.
Дон Тадео взглянул на нее с выражением крайнего сострадания.
– Послушайте, – сказал он, – ваши оскорбления никогда не сравнятся с моим презрением: вы недостойны моего гнева. В эту самую минуту, когда вы так неосторожно насмехаетесь надо мной, я мог бы раздавить вас как гнусное пресмыкающееся; но я презираю мстить вам; рука моя осквернилась бы, дотронувшись до вас; таких врагов, как вы, не наказывают. Делайте, действуйте, говорите, оскорбляйте меня, изобретайте самые гнусные клеветы, какие только может вам внушить ваш адский гений, я не буду вам отвечать! Я сосредоточил все в себе самом, и ваши оскорбления – пустой звук.
И он повернулся спиной к своей неприятельнице. Красавица захохотала.
– О! – вскричала она. – Я сумею принудить вас выслушать меня, мой милый муженек; все вы, мужчины, одинаковы; вы присваиваете себе права и все добродетели! Мы существа презренные, бездушные, осужденные быть вашими нижайшими рабами и выносить с улыбкой на губах оскорбления, которыми вам вздумается осыпать нас; да, я была для вас недостойной женщиной, неверной женой, а вы всегда оставались образцовым мужем, не правда ли? Никогда под супружеской кровлей не подавали вы повода к подозрениям и к клевете? Я одна была виновата во всем; вы правы! Это я украла у вас ребенка, не так ли?
Красавица остановилась. Дон Тадео даже и не пошевелился. Через минуту она продолжала:
– Бросим притворство; будем говорить откровенно в последний раз; будем искренни; к чему употреблять гнусные увертки? Вы пленник самого неумолимого вашего врага, вас ожидают самые ужасные мучения; может быть через несколько минут угрожающая вам пытка разразится над вашей надменной головой с той ужасной утонченностью, которую индейцы, эти опытные палачи, умеют изобретать, чтобы отнимать у своей жертвы жизнь мало-помалу; а я могу избавить вас от этой пытки; жизнь, которую вы считаете секундами, я могу возвратить вам прекрасной, продолжительной, славной; я могу одним словом, одним движением, одним знаком сделать вас свободным немедленно... Это для меня легко! Антинагюэль в отсутствии... я прошу вас только сказать мне одно слово, дон Тадео, где моя дочь?
Она остановилась, задыхаясь. Дон Тадео пожал плечами, но не отвечал. Красавица яростно заскрежетала зубами, черты ее искривились; лицо сделалось отвратительным.
– О! – вскричала она с движением ярости. – Это человек железный! Его ничто не может поколебать: нет таких сильных слов, которые могли бы растрогать его! Демон! Демон! О, с каким счастьем я разорву тебя! Но нет, – продолжала она через минуту, – я виновата, простите меня, дон Тадео, я не знаю что я говорю; горесть сводит меня с ума, сжальтесь надо мной, я женщина, я мать, я обожаю мое дитя, мою бедную девочку, которую я не видала так давно, которая всегда была лишена моих поцелуев и моих ласк; возвратите ее мне, дон Тадео, я буду молиться за вас! О вы мужчина, вы мужественны, смерть вас не пугает, напрасно я угрожала вам, я должна была обратиться к вашему сердцу, которое благородно, которое великодушно; вы скорее поняли бы меня, вы сжалились бы надо мной; вы так добры! О! Если бы вы знали, как ужасно страдает мать, лишившись своего ребенка! Ребенок – это ее кровь, плоть, жизнь! О! Похитить дочь у матери, это преступление!.. Дон Тадео, умоляю вас, возвратите мне моего ребенка!.. Видите ли, я у ваших ног, я вас умоляю, я плачу, дон Тадео, возвратите мне мое дитя!..
Красавица, рыдая, бросилась к ногам дона Тадео и ухватилась за его плащ. Он холодно обернулся, отдернул свой плащ, оттолкнул ее жестом, исполненным крайнего презрения, и сказал мрачным голосом:
– Отойдите, сеньора!
– А! Так-то! – закричала куртизанка прерывающимся голосом. – Я умоляю вас, я ползаю, задыхаясь от горести у колен ваших, а вы насмехаетесь надо мной! Просьбы и угрозы равно бессильны над вами! Ничто не может тронуть вашего гранитного сердца! Демон с человеческим лицом, вы насмехаетесь над горестью матери! Неужели вы думаете, что вы неуязвимы и что я не сумею найти места, не защищенного вашей кирасой? Берегись, дон Тадео, я готовлю для тебя пытку во сто раз ужаснее тех, которые ты налагаешь на меня! О, мое мщение готово! Если я захочу через минуту ты, гордый, надменный, в свою очередь упадешь к моим ногам, умоляя меня о сострадании! Берегись, дон Тадео, берегись!
Король Мрака улыбнулся с презрением.
– Какую пытку вы наложите на меня ужаснее вашего присутствия?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174