– Позволь мне стать одним из них. У меня хорошо подвешен язык. Как и у всех в Техасе. – Мелькнувшая на его губах улыбка осталась без ответа. – По крайней мере, я могу набросать пару связных предложений. Но самое главное, я разбираюсь в игре. Я жил игрой. Я могу дать тебе такой репортаж с места событий, какого не даст никто, а также уникальный анализ, основанный на личном опыте. На многолетнем опыте.
Грифф попытался представить себя со стороны и решил, что выглядит убедительно.
– Я могу описать, какие чувства испытывает победитель. И как несчастен проигравший. Но еще хуже выигрывать, когда ты знаешь, что играл дерьмово, а победа была случайностью. – Он немного помолчал, а затем спросил: – Что ты об этом думаешь?
Болли внимательно рассматривал его.
– Да, думаю, ты можешь дать точное описание побед и поражений, с оригинальной трактовкой. Вероятно, у тебя это хорошо получится. Но даже в совершенстве владея языком, ты не сможешь описать, что значит быть командным игроком, Грифф. Потому что ты этого не знаешь.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Грифф, но это было необязательно. Он прекрасно знал, что хочет сказать Болли.
– Ты одиночка, Грифф. И всегда им был. Еще со средней школы, когда ты привлек внимание вербовщиков из колледжа, так вот уже тогда на первом плане был ты, а не команда. Ты вел команды от победы к победе благодаря своим выдающимся игровым качествам, но ты был никаким лидером. Насколько мне известно, тебя никогда не выбирали капитаном команды, и меня это нисколько не удивляет. Потому что единственное, что делало тебя членом команды, – это футболка того же цвета. У тебя не было друзей. Товарищи по команде восхищались твоей игрой. Те, кто не завидовал, боготворили тебя. Но они не любили тебя, и тебя это устраивало. Плевать ты на это хотел, пока на поле они делали то, что ты задумал. Я никогда не видел, чтобы ты подбадривал игрока, совершившего ошибку, или хвалил кого-то за хорошую игру. Я никогда не видел, чтобы ты протягивал руку дружбы или помощи. Но я видел, что ты даже не распаковал рождественский подарок Дорси, бросив: «Я этим дерьмом не занимаюсь». Я видел, как ты отшил Честера, когда он пригласил тебя на молитвенный завтрак в честь его жены, которая проходила этот ужасный курс химиотерапии и облучения. Когда невеста Ламберта погибла в автомобильной аварии, ты единственный из команды не присутствовал на похоронах. Ты был выдающимся спортсменом, Грифф, но никудышным товарищем. Наверно, именно поэтому я удивлен и немного обижен тем, что теперь ты пришел ко мне, как будто мы были добрыми друзьями, и попросил о помощи.
Нелегко выслушивать такое о себе, особенно если понимаешь, что это правда.
– Мне нужна работа, Болли, – тихо и покорно сказал Грифф.
Болли снова снял очки, и Грифф понял, что он ему откажет.
– Мне отвратительно то, что ты сделал, но всякий может оступиться, и ему нужно дать еще один шанс. Просто… Черт возьми, Грифф, я не могу посадить тебя ни в одну ложу для прессы в лиге.
– Я могу освещать матчи команд колледжей. Или школ.
– Там ты столкнешься с такой же враждебностью. Или даже с большей. Ты смошенничал. Сначала ты нарушил правила, делая ставки на тотализаторе. Потом ты сдал игру. Ты сдал игру, черт возьми! – со злостью повторил он. – За деньги. Ты лишил собственную команду гарантированной победы в Суперкубке. Ты якшался с… гангстерами. И ты думаешь, тебе позволят приблизиться к детям, к молодым игрокам? – Он покачал головой и встал. – Извини, Грифф. Я не могу тебе помочь.
Он перекусил в автокафе «Соник», где клиентам приносят еду прямо в машины. Сидя в чужой «Хонде», он с жадностью проглотил чизбургер с острым перцем, пирог «Фрито», две порции картофельной запеканки и клубничное желе. Пять лет он не пробовал такой вредной пищи. Но, рассудил он, презираемый всеми изгой должен быть жирным.
По дороге к дому Болли и до того момента, как Болли не просто отказал, а решительно отказал ему, Грифф гордился тем, что у него хватило силы воли искать работу, когда в два тридцать пополудни его финансовые проблемы будут решены. Он искал работу до того, как проверит содержимое банковского сейфа. Он полагал, что так будет гораздо честнее – смирить гордыню и просить о работе, если учесть, что завтра он сможет попросту ничего не делать, если захочет. Он даже стерпел проповедь Болли, хотя журналист был безжалостен к его ошибкам.
Грифф был вынужден признать, что с памятью у Болли все в порядке. Кроме того, парень хорошо понял его характер. Именно поэтому он не стал просить прощения или оправдываться. Он всегда скрывал свои эмоции. Ему никогда не хотелось хлопнуть по плечу товарищей по команде после хорошей игры, и он точно знал, что ему не понравится, если кто-то из них проделает это с ним. Он оставлял всю эту восторженную чушь тем, кто сидел на скамейке запасных, пока он на поле делал тяжелую и кровавую работу, избиваемый защитниками, которые рисовали отметки на своих шлемах, если им удавалось повалить его на землю.
Но почему он продолжает размышлять о том, что ему сказал Болли? Сейчас все это уже не имеет значения. Теперь в его команде только два человека, и для того, чтобы их осчастливить, достаточно сделать ребенка одному из них. Совсем нетрудно.
Когда Грифф вошел в банк, у него слегка ныл живот. Он винил в этом острый перец, а не нервы. Грифф оглянулся, как будто ждал, что тут же привлечет к себе всеобщее внимание и будет выставлен на посмешище, как самый доверчивый дурак в мире.
Но все прошло точно так, как говорил Фостер Спикмен. Никто ничего не заметил. Он сделал запрос в справочном окошке, затем его провели к лифту, и он попал в подземную часть банка, где вежливая пожилая женщина попросила его оставить подпись на карточке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127