— Ма говорит, оно исчезло во время переправы. Потому что я испугалась, переволновалась и еще… — Ее голос дрогнул при воспоминании о тех минутах, что провели они тогда в фургоне.
Раздосадованный напоминанием о том, что он безуспешно пытался забыть целую неделю, он отвернулся, чтобы не смотреть на нее. Он не хотел видеть ее глаза — он так хорошо помнил, как смотрели они на него до и после того поцелуя. Не хотел видеть ее волосы, рыжим пламенем окружавшие голову, он помнил, как гладили их его пальцы. Ее рот — потому что даже сейчас он чувствовал его вкус. Старался не смотреть на лиф ее платья — потому что помнил, каким мягким и податливым было под ним ее тело.
Проклятье! Он не желал помнить ничего о тех минутах — и помнил все. Память мучила его всю неделю, то затихая, то просыпаясь, заставляя вспоминать самые мелкие подробности.
Лидия воспользовалась неожиданной паузой.
— Ма говорит, что так иногда бывает. Если, например, женщина испугается, как я тогда на пароме, такое может случиться. Но с Ли все в порядке, — поспешила добавить она. — Он уже привык к соске. И от коровьего молока у него ни живот не болит, ничего. Растет прямо не по дням, а по часам. Он…
Росс резко обернулся.
— Но дело все в том, что я на тебе женат, а я вовсе не хочу этого. Я уже был женат. На женщине, тихой нравом и никогда не повышавшей голоса — на настоящей леди. Она и причесывалась, как подобает леди, и она бы не… — Он замолчал. Он хотел сказать, что Виктория не позволила бы ему целовать себя с той необузданной страстью, с какой целовал он Лидию, но говорить этого ей не следовало. Он не желал признаваться, что помнит об этом.
И если он намеревался ранить ее, нанести самую горькую обиду — ему удалось сделать это. Лидия предпочла бы, чтобы он отстегал ее ремнем, как Клэнси, — ведь боль чувствует только тело, и она вскоре проходит. Но Росс причинил ей боль, равной которой она не знала: он напомнил ей о том, кто она и кем всегда останется, какую бы одежду и чье бы имя ни носила. В душе она всегда будет для него шлюхой.
Но раненое животное может стать и опасным. Блеснув глазами, в которых отразилось расплавленное золото закатного солнца, она, вскинув голову, откинула назад растрепавшуюся гриву волос.
— Для меня это тоже оказалась неважная сделка. Я ненавижу вас, все ваши выходки и то, как вы делаете больно людям без всякой на то причины. Подозреваю, что вы на самом деле ничем не лучше меня — и вот именно этого вы и не можете вынести, мистер Коулмэн.
Хрипло зарычав, Росс шагнул к ней. Ее первым стремлением было бежать, скрыться от него и его страшных глаз, но и она, в свою очередь, разъярилась достаточно, чтобы презреть здравый смысл.
— И я не могу придумать ничего хуже, чем всю жизнь быть твоей женой! — крикнула она. — Ты… ты… ты… просто блудливый мужлан!
Росс застыл на месте, широко раскрыв рот — как будто сухожилия, поддерживавшие его нижнюю челюсть, разом лопнули.
— Добрый вечер, миссис Коулмэн, мистер Коулмэн.
Голос Уинстона Хилла словно освежил воздух, в котором усилиями Лидии и ее мужа уже будто чувствовался запах серы. Приветствие Хилла звучало сердечно, но, обернувшись к нему, они наткнулись на его пристальный, настороженный взгляд. Мужчины напоминали двух боевых петухов, стоящих друг против друга и уже готовых пустить в ход шпоры.
Лидия пыталась успокоиться и скрыть смущение, деловито принявшись расправлять складки на юбке. Росс Коулмэн закусил кончик правого уса.
— Привет, Хилл, — промолвил он наконец, затем кивнул Мозесу.
Быстрый кивок Лидии предназначался обоим сразу.
— Прекрасное место, не правда ли?
— О да, мистер Хилл. — Лидия тяжело дышала. Она ведь была уже готова отхлестать Росса по его самодовольной физиономии. Что, если бы мистер Хилл вдруг не появился? И неужели он слышал все те оскорбления, которые кричал ее муж? Она готова была умереть от стыда и надеялась, что жар, проступивший на ее щеках, не очень заметен. — Здесь цветы… такие красивые, — произнесла она в тщетной попытке сгладить неловкость.
— Я вот эти только что сорвал у реки. Возьмите, миссис Лидия! — Мозес протянул ей букет. — У вас в фургоне будет красивей.
Она искоса взглянула на Росса. Его лицо было твердым, как гранит.
— Спасибо, Мозес, — поблагодарила она, принимая охапку цветов и машинально их нюхая. Цветы щекотали нос, и, чихнув, она смутилась еще больше.
Мистер Хилл и Мозес рассмеялись. Росс смотрел на них с нескрываемым раздражением.
— Мозес просто в восторге от того, как вы понимаете лошадей, мистер Коулмэн, — сказал Уинстон. Не такой высокий, как Росс, из-за своей изящной, полной достоинства позы он казался выше. — Он ведь всегда работал только в доме. Я, конечно, ездил верхом, но никогда не имел дело с упряжкой из шести лошадей. Не смогли бы вы немного поучить его с ними управляться?
Росс нервно прочистил горло.
— Да смог бы, наверное.
— Я был бы очень обязан вам, мистер Коулмэн. Лучшего учителя мне не найти, — с чувством сказал Мозес.
— Я посмотрю, думаю, смогу вам помочь.
— Прекрасно. — Уинстон поклонился Россу, затем обратился к Лидии: — Вы уже были у речки? Там так прохладно и хорошо. Я с удовольствием вызвался бы сопровождать вас. Разумеется, с позволения мистера Коулмэна.
— Я… м-м… и сам вот хотел сводить туда Лидию.
Лидия, обернувшись, посмотрела на мужа — тому удалось вложить в эту фразу небрежность мужчины, который нередко ходит с женой прогуляться вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127