– Все верно. Мисс Л.Перриш. Можете подниматься. Только, пожалуйста, потише. Идет съемка.
Выйдя из лифта, Лаури сразу попала в просторную телестудию. Специальная аппаратура и суета вокруг наполнили ее душу благоговейным трепетом.
Студия, похожая на амбар, была разделена на отсеки, предназначенные для съемок. В первом стояли больничная койка и бутафорское медицинское оборудование. Другой призван был изображать гостиницу.
Третий – крошечную кухню. Лаури обошла всю студию, с любопытством разглядывая декорации, стараясь не наступить на длиннющий кабель, который, как гигантская змея, обматывался вокруг студийных камер и мониторов.
– Эй, милашка, а тебе что здесь надо? – обратился к ней весельчак оператор в джинсовом костюме.
Вздрогнув от неожиданности, Лаури пробормотала:
– Я… мне… нужно видеть мистера Ривингтона.
– Мистера Ривингтона, говоришь? – захохотал оператор, будто она сказала что-то смешное. – Ну ты даешь! А мимо секретарши проскочила? – Лаури кивнула. – Ну, тогда увидишь. Подождешь, пока мы сварганим эту сцену?
– Да, – ответила Лаури. Она была согласна на все, что бы он ни сказал на своем тарабарском языке.
– Стой здесь, только тихо, и смотри, ничего не трогай, – предупредил ее парень.
Лаури отошла за камеры, направленные на отсек, напоминавший больничную палату.
И теперь, во время этого вынужденного перерыва, она наблюдала за актером, кумиром миллионов американок. Небрежно развалившись на бутафорском столе, он грыз яблоко, которое явно стащил из корзины, стоявшей тут же, на столе.
«Интересно, – подумала Лаури, – изменили бы почитательницы таланта Дрейка Слоуна мнение о своем любимце, если бы услышали, как он хамит своей партнерше». Впрочем, о чем это она! Разве грубость не является частью его очарования? Он играет роль врача, который терроризирует всех и вся в этой бутафорской больнице и своими властными манерами и неотразимой внешностью заставляет женщин трепетать и чуть ли не падать ниц перед ним.
Впрочем, нужно быть объективной, решила Лаури. В привлекательности ему явно не откажешь: этакое олицетворение грубой мужской силы. Но многим женщинам нравится именно такой тип мужчин. Первое, что бросается в глаза, – потрясающий цвет лица. Потом волосы необычного пепельно-каштанового оттенка, в свете прожекторов отливающие серебром. Резкий контраст с этими странными серебристыми волосами составляют черные густые брови и темные усы. Именно эти усы, придающие нижней губе дерзкую чувственность, заставляли с удвоенной быстротой биться сердца домохозяек, молоденьких работниц и бабушек. Но самое замечательное в его лице – глаза, мерцающие зеленоватым светом. Когда их показывают крупным планом, становится виден огонь, полыхающий в них, огонь, способный растопить сердца даже самых холодных женщин.
Со своего наблюдательного поста, находящегося вне круга, освещенного мощными прожекторами, Лаури видела, как Дрейк Слоун поднялся, потянулся – ну точь-в-точь ленивый котяра! – и метким броском швырнул огрызок в урну.
Она окинула взглядом его костюм и усмехнулась. Ни один уважающий себя врач не станет носить в больнице такие штаны «в облипочку». Да и зеленый балахон – обычная одежда хирурга – сидел на Дрейке Слоуне как влитой, подчеркивая его стройную фигуру. В глубоком треугольном вырезе виднелась голая грудь, поросшая буйной темной растительностью. «В таком виде к операционной и близко не подпустят!» – подытожила Лаури.
Услышав за спиной чей-то успокаивающий голос, Лаури обернулась. Похоже, режиссер выполнил-таки свое обещание спуститься и теперь, приобнимая за плечи пышущую негодованием актрису, направлялся к отсеку, где проходила съемка.
– Ему никто не указ! – причитала та. – Как только его начинают снимать, черт знает что вытворяет.
– Знаю, знаю, Луиза. Ну прошу тебя, будь хорошей девочкой, потерпи его ради меня, – проникновенным голосом увещевал режиссер. – Давай покончим с тем, что намечено на сегодня, а потом обо всем потолкуем за бокалом шампанского. А с Дрейком я поговорю. Ладненько? Ну же, улыбнись, как ты умеешь, радость моя!
«Какая чепуха!» – раздраженно подумала Лаури. Артистическая блажь… Уж кому-кому, а ей-то она отлично известна. Одно спасение – сказать актрисе то, что ей хочется услышать. Глядишь, и успокоится. До следующей истерики, конечно.
Они подошли к Дрейку Слоуну и о чем-то коротко переговорили. Операторы, занятые в фильме, использовали временную передышку каждый по-своему. Одни курили, другие листали журналы, третьи болтали. Теперь же все встали на свои рабочие места за камерами и надели на головы наушники – через них они получали указания от режиссера.
Оператор, отвечающий за шумовые эффекты, возился со своей громоздкой машиной – шатким сооружением, напоминавшим скелет доисторического животного.
Режиссер чмокнул Луизу в щечку и покинул съемочную площадку.
– Давайте прогоним эту сцену еще раз, а потом я поднимусь наверх. Поцелуй ее, как следует, Дрейк. Ты ведь любишь ее, помни об этом.
– Интересно, а тебе, Муррей, когда-нибудь доводилось целовать женщину, которая только что наелась пиццы с анчоусами?
Луиза издала негодующий вопль, а операторы так и покатились со смеху. Кое-как Муррею удалось успокоить актрису.
– Мотор! – приказал он.
Оператор, рядом с которым стояла Лаури, откатил камеру назад, загородив при этом весь вид. Неожиданно для себя самой Лаури заинтересовалась съемками и перешла на другое место, где ей ничего не мешало наблюдать за ними. На сей раз, завершив свой банальный диалог, Дрейк Слоун заключил Луизу в объятия и страстно поцеловал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65