– И ничья не нужна. От такой жизни я очерствел и озлобился, и меня это устраивает. Я рано научился защищаться, потому что мне было ясно: заступаться за меня никто, черт возьми, не станет. Я ни от кого не завишу, кроме как от самого себя. Не доверяю ничему и тем более никому. И разрази меня гром, если я когда-нибудь опущусь до уровня моего старика.– Вы придаете своим воспоминаниям слишком большое значение, Рид. Вы чересчур чувствительны.– Я хочу, чтобы все забыли про Эверетта Ламберта. И не желаю, чтобы хоть один человек подумал, будто я имею к нему какое-то отношение. Никакого. Никогда.Он сжал зубы и, вцепившись в отвороты ее жакета, притянул ее к своему разъяренному лицу.– Я многое сделал, чтобы заставить людей забыть тот прискорбный факт, что я сын Эверетта Ламберта. И вот, когда его все почти забыли, откуда ни возьмись являетесь вы и начинаете всюду лезть, поднимаете вопросы, давно лишенные всякого смысла, напоминая всем и каждому, что к своему теперешнему положению я полз из трущоб, с самого дна.Он с силой толкнул ее. Она отлетела и, ухватившись за калитку денника, едва устояла на ногах.– Я уверена, что никто и не взваливает на вас отцовские грехи.– Ах, вы так считаете? Но в маленьком городке, крошка, все иначе. Скоро вы сами в этом убедитесь, потому что вас начнут сравнивать с Сединой.– Ну и на здоровье. Буду даже рада.– Вы в этом уверены?– Да.– Осторожнее. Когда лезете в воду, не зная броду, неплохо бы подумать, чем это может кончиться.– А если без околичностей?– Возможны два варианта. Либо окажется, что вы во всем уступаете своей матери, либо вы обнаружите, что сходство с ней вовсе не столь уж лестно для вас.– Это в каком же смысле? Он окинул ее взглядом:– Мужчина при виде вас вспоминает, что он мужчина, – в этом вы на нее похожи. И, как она, умеете этим пользоваться.– Что вы хотите сказать?– Она была далеко не святая.– Я и не думала, что она была святой.– Разве? – вкрадчиво спросил он. – А по-моему, думали. Вы, мне кажется, создали сказочный образ матери и надеетесь, что Седина полностью ему соответствует.– Какая нелепость, – решительно запротестовала Алекс, но тут же осеклась: в ее ответе слышалось просто детское упрямство. Более спокойным тоном она сказала:– Что говорить, бабушка была убеждена, что Седина – центр Вселенной. Мне с детства внушили, что она была идеальной молодой женщиной. Но сейчас я сама стала женщиной – и достаточно взрослой – и понимаю, что мать была живым человеком со своими недостатками, как все люди.Несколько мгновений Рид внимательно смотрел на нее.– Не забудьте, я вас предупредил, – тихо произнес он. – Лучше возвращайтесь в гостиницу, уложите в чемодан свои модные шмотки и папки с судебными бумагами и мотайте в Остин. Что было, то было. Здесь нет желающих бередить темное прошлое в истории Пурселла – особенно сейчас, когда решается судьба лицензии на открытие ипподрома. Они бы скорее оставили Седину лежать тут, в конюшне, чем…– В этой конюшне? – ахнула Алекс. – Мою мать убили здесь?Она видела, что он проговорился случайно. Рид едва слышно чертыхнулся и отрывисто сказал:– Здесь.– Где именно? В каком деннике?– Не важ…– Покажите же, черт бы вас побрал! Мне до смерти надоели ваши уклончивые ответы да увертки. Покажите, где вы нашли ее в то утро, шериф.Подчеркнув последнее слово, она напоминала ему, что по долгу службы он обязан блюсти закон и поддерживать правопорядок.Не говоря ни слова, он повернулся и направился к двери, через которую она вошла в этот сарай. Возле второго от входа денника он остановился.– Здесь.Алекс замерла, потом медленно двинулась вперед и наконец поравнялась с Ридом. Она заглянула в денник. Сена там не было, просто голый пол с резиновым покрытием. Калитка была снята, поскольку денник пустовал. Он выглядел безобидным, каким-то безликим.– После того, что тут случилось, лошадь в денник не ставили ни разу, – сказал Рид и с пренебрежением добавил:– Ангус ведь не лишен сентиментальности.Алекс попыталась было вообразить окровавленный труп, лежащий на полу денника, но ничего не вышло. Она вопросительно взглянула на Рида.Ей показалось, что скулы у него обозначились еще больше, а вертикальные морщины возле рта стали глубже, чем минуту назад, когда он злился. Посещение места убийства не прошло для него так легко, как он хотел бы.– Расскажите мне, как это было. Пожалуйста.Он поколебался, потом сказал:– Она лежала по диагонали, голова в том углу, ноги где-то здесь. – Носком сапога он коснулся пола. – Вся была залита кровью. Волосы, одежда, все.Даже следователи, не раз расследовавшие убийства – Алекс их уже наслушалась, – и те обсуждают кровавые подробности с большими эмоциями. Голос Рида звучал глухо и монотонно, но на лице застыла боль.– Глаза у нее были еще открыты.– Который был час? – осипшим голосом спросила Алекс.– Когда я ее обнаружил? – Она кивнула, не в силах сказать ни слова. – Около половины седьмого. Уже рассвело.– Что вы здесь делали в такую рань?– Часов в семь я обычно начинал чистить конюшни. А в то утро меня беспокоила кобыла.– Ах да, та, что накануне ожеребилась. Значит, вы пришли проведать ее и жеребенка?– Ну да.Блестящими от слез глазами она взглянула на него:– Где вы были накануне вечером?– В разных местах.– Весь вечер?– Да, после ужина.– Один?У него даже губы побелели от злости.– Если вы желаете задать еще вопросы, госпожа прокурор, передайте дело в суд.– Я так и собираюсь сделать.Она направилась мимо него к выходу, но он схватил ее за руку и грубо подтащил к себе.– Мисс Гейтер, – зло и нетерпеливо прорычал он, – вы же неглупая женщина. Бросьте лучше это дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132