От этого признания ему стало немного легче. Но не до конца. Чувство вины никуда не исчезло.Что ж, раз ему суждено подобное самобичевание, лучше заняться им дома, в комфорте. Выйдя из «Казарм», он проехал несколько кварталов до своего дома. Была уже середина ночи, но он сразу же сел за пианино, надеясь в нем найти облегчение.Он играл рок-н-ролл, кантри и классику, но каждая мелодия отдавала похоронным маршем. Музыка не оказывала на его душу привычного спасительного эффекта. Поэтому скоро он оставил попытки успокоиться с ее помощью, лег на диван, закрыл лицо руками и дал волю угрызениям совести, от которых прятался все время с момента расставания с Элизой.Они обрушились на него, как молот на наковальню.С профессиональной точки зрения его поступку не было оправдания. Он вступил в интимную связь с подозреваемой, возможно главной, нарушение правила номер один.Диди и другие коллеги станут презирать его. Начальство устроит выговор, если не уволит. Неважно, какое бы наказание они ни придумали, все это будут пустяки по сравнению с тем, чего он заслуживает. По сравнению с тем, как он сам себя казнит. Он поставил под удар расследование. Такое простить нельзя.А даже если и можно было, существовало еще кое-что — замужество Элизы.В детстве он, как любой сын священника, из кожи вон лез, чтобы доказать, что он такой же, как все ребята. Взрослея, он постоянно устраивал какие-нибудь проказы.В юности он пустился во все тяжкие. Худшим наказанием, которое ему когда-либо пришлось выдержать, были две утренние воскресные службы, которые пришлось отсидеть с начала до конца. При этом после субботней попойки он мучился таким сильным похмельем, что готов был расплакаться. Три раза он выходил на улицу, где его тошнило отвратительной смесью желчи и ароматизированного яблоком шампанского.Папа надеялся, это послужит ему уроком. Он же научился тщательнее выбирать выпивку, чтобы избежать похмелья, и справляться с ним, если его было не избежать.К великой печали его родителей, меняться он не собирался. И этому в немалой степени способствовал их собственный сан, который только разжигал в Дункане жажду приключений. В особенности сексуальных. Он рано начал, и многие из самых ярких его воспоминаний имели прямое отношение к церкви. Пока дьяконы вместе с его отцом обсуждали, не заказать ли в церковь сборники гимнов или новые скамьи, он целовался с их дочками в чулане возле хоровой комнаты, там, где хранились рясы.Он впервые прикоснулся к женской груди в церковном лагере. Это случилось после вечерней службы, когда они лесом возвращались из храма в корпуса. Два лета спустя он потерял девственность при таких же обстоятельствах. На следующее утро, когда возносили благодарственные молитвы, он был, наверное, одним из самых искренних молящихся.Во время учебы в колледже он не терял времени даром, а, спрашивается, кто его терял? Повзрослев, он стал осторожнее и предусмотрительней — вчерашняя ночь была исключением.Из похотливого подростка, готового прижать любую студентку колледжа, лишь бы она согласилась, он превратился в ответственного мужчину, который по-настоящему любит и уважает женщин. Неважно, как долго продолжались отношения, или не продолжались вовсе, он всегда старался вести себя достойно. Это означало не вторгаться в союз других людей. А именно, никогда не вступать в сексуальные отношения с чужой женой.Его родители были женаты уже сорок лет. И это был стабильный, счастливый брак, основанный на любви. Он никогда не сомневался, что они по-прежнему без памяти влюблены друг в друга и сексуально активны. Святость семейного союза была излюбленной темой отцовских проповедей.И Дункан, какую бы распутную жизнь он ни вел, не мог забыть эту мораль. Ему не нужно было удерживать себя от прелюбодеяния. Его просто не существовало для Дункана. Ни разу он не испытывал искушения.И вот теперь он переспал с замужней женщиной и стыдился самого себя.При этом, несмотря ни на что, по-прежнему хотел ее. Это было самое постыдное.Это станет его наказанием — сознание невозможности обладать ею снова.Неважно, чем в конце концов закончится расследование убийства Троттера, с Элизой ему никогда не быть.И расследование до конца не довести.Он не придет на допрос в десять утра. Потому что в десять тридцать войдет в кабинет Жерара, признается, что в отношении миссис Лэрд он не был объективен, как того требовалось. Он был так беспристрастен, как хотелось. Он во всем признается Жерару, возьмет всю ответственность на себя, пусть Элиза останется невиновна.Он попросит Жерара не сообщать Като Лэрду, почему он оставляет расследование. Жерар, скорее всего, удовлетворит эту его просьбу. Не ради него, а ради судьи, Элизы и полицейского управления. Чтобы избежать скандала.Жерар потребует какого-нибудь наказания, возможно, даже отберет у Дункана полицейский значок. Завтра в это же время он, скорее всего, уже не будет полицейским. Он это, без сомнения, заслужил.Есть еще кое-кто, кому он должен открыться. Диди. Другие коллеги наверняка начнут судачить, зачем это ему вдруг отходить от дел, некоторые, может, и догадаются, в чем дело. Но Диди должна узнать правду от него. Он обязан рассказать ей. Как напарнице и другу. Потому что она предупреждала его и как напарница, и как друг, чтобы он не позволял личным чувствам к Элизе вмешиваться в расследование. Вряд ли она скажет «Я тебя предупреждала», но даже если и скажет, у нее есть на это право.Продумав план действий, он встал с дивана и поплелся наверх. До разговора с Диди ему надо было смыть с себя все следы Элизы. Действие не только естественное, но и символичное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118