Карач-мурзе он понравился.
– А ты князя Витовта и прежде знавал, царевич, либо теперь впервой к нему приехал? – спросил Иван Мстиславич, когда уже выпили по две-три чарки и несколько освоились друг с другом.
– Семь тому лет, как мы встретились с ним впервые, – ответил Карач-мурза. – Был я с ханом Тохтамышем у князя Витовта в Киеве и ходил с ним на Ворсклу.
– И в той злосчастной битве участвовал?
– Да, князь.
– Ты не братом ли хану Тохтамышу доводишься, царевич? – спросила вдруг Юлиана Ивановна, до сих пор не принимавшая участия в разговоре.
– Двоюродным братом, княгиня.
– Все равно… Так это, значит, ты князя Витовта вызволил, когда на него татарин аркан накинул! Он нам рассказывал.
– Я был поблизости и перерубил аркан, – скромно ответил Карач-мурза. Княгиня больше ничего не сказала, но ему показалось, что глаза ее отразили признательность.
– Так вот оно что, – протянул Иван Мстиславич. – Теперь я понимаю, почему Витовт Кейстутьевич дает тебе земли, сколько ты сам хочешь. По'пади он в полон, ему бы это подороже стоило! Ну, а Орду ты почто покинул, будучи столь высокого ханского роду? Там ты, поди, много большими угодьями володел?
– Володел, князь. Но в Орде ныне взял верх мой лютый ворог, и я все потерял, а чтобы воевать с ним еще, я уже стар. Вот и приехал сюда на покой.
– Ну, в час добрый! И коли тебя здесь свои же татары не станут тревожить набегами, покой тебе будет. У нас тихо. Удельных князей так поприжали, что усобицы им и на ум не идут.
– Это и лучше, князь.
– Что усобицы вывели, то, вестимо, лучше. А вот, что прижали, в том хорошего мало.
– Так, ведь, если бы не прижали, были бы усобицы.
– Не скажи. Не в ту сторону ныне жмут. Вон при Ольгерде Гедиминовиче усобиц князья тоже не смели заводить, а жили вольно, по старине, никто их с отчих столов не гнал и в душу к ним с сапогами не лез. А ныне, коли ты вере своей изменить не хочешь, ты уже человек подлой Слово «подлый» в то время употреблялось в значении «низший».

стати. Король Владислав пишет указ за указом: католикам пожалованья да привилеи, а православным урезки да утеснения. Ну, да что об этом говорить, – спохватился вдруг Хотет, сообразив, что развязал язык при чужом человеке, который может пересказать все Витовту. – Вестимо, не столь уж оно и плохо, только человеку всегда лучшего хочется, такова уж его натура. Ты лучше скажи: семья-то у тебя есть, али бобылем тут станешь жить?
– Есть у меня жена и два сына. Старший имеет в Орде хороший улус и большую семью, он там и останется. А молодший вместе с матерью невдолге приедет ко мне сюда.
– Только одна у тебя жена, царевич5 – с легким лукавством в голосе спросила Юлиана Ивановна.
– Одна, княгиня. Я всегда жил с одной.
– Будто и не по-татарски, – промолвил один из молодых бояр, уже слегка захмелевший. – Ежели закон и обычай дозволяют, почему не попользоваться?
– Прошу прощения, царевич, – вставил Михаил, очевидно, желая замять неловкость, – младшему сыну твоему, что сюда приедет, сколько лет?
– Годами он чуть молодше тебя, княжич, но на вид того не скажешь: росту он твоего, а в плечах будет пошире.
– Слушаю я тебя, слушаю, царевич, – прошамкал старый боярин, до сих пор не произнесший ни одного слова, – и все боле дивлюсь твоей русской речи. Николи не слыхал, чтобы татарин так чисто говорил по-нашему.
– Я многому учился и говорю на разных языках, – ответил Карач-мурза, – а на русском лучше других, ибо часто бывал на Руси и подолгу общался с русскими.
– И все же дивно мне это, – не унимался боярин. – Да и голос твой я, будто, колись слыхал.
– Ну, это тебе, Федор Семенович, от вина примстилось, – сказал князь. – Ведь ты из Карачева, почитай, во всю жизнь не выезжал, а царевич тут впервые.
– Да, вино у тебя крепкое, Иван Мстиславич, – поднимаясь из-за стола, промолвил Карач-мурза. Он решил, что благоразумней будет уйти, пока старик, несомненно помнивший его отца, не слишком воскресил в памяти прошлое – Пора уж и мне на отдых, притомился в пути изрядно и досе не отошел.
– Побудь с нами еще, царевич, – сказал князь. – Куда тебе спешить? Ну, поедешь на Неручь днем позже, какая в том беда?
– В том беды и впрямь не будет, но вот стар я стал, это беда! Не токмо на бранном поЛе, но и за веселым столом не тягаться уж мне с молодыми. За привет и за ласку тебе, Иван Мстиславич, спасибо, а тебе, княгинюшка, за отменное угощение. Чаю, еще не однажды свидимся.

ГЛАВА III

На следующий день, едва рассвело, Карач-мурза, взяв с собою своего старшего нукера Нуха, который верно служил ему уже много лет, выехал из города и направился в Кашаевку.
С той поры, как довелось ему побывать там в молодости, он ничего не слыхал о семье Софоновых, но память о ней хранил крепко. Стариков он не рассчитывал застать в живых, ведь им ныне было бы мало не по сто лет, но кто-либо из сыновей еще мог жить, да и Ирина тоже… Желание узнать о судьбе сестры и заставило его предпринять эту поездку.
«Ее–то в Кашаевке нету, – думал он, приближаясь к усадьбе. – При такой красоте, вестимо, давно вышла замуж снова и живет где-либо своей семьей, коли еще жива. Но тут о ней беспременно что-нибудь знают».
Усадьба стояла на месте, и в ней даже мало что изменилось, только дом совсем почернел, да липы возле него так разрослись, что тенью своею закрывали почти полдвора.
– Кто у вас тут хозяин? – въехав во двор, спросил Карач-мурза у стоявшего подле крыльца паренька.
– Как кто? Вестимо, родитель мой Павел Михайлович.
– А тебя самого как звать?
– Меня-то? Мишкой кличут.
– Так вот, Мишка, доведи-ка отцу, что гость приехал, а имя свое сам ему скажу.
Минуты три спустя на крыльцо вышел богатырского сложения мужчина лет под шестьдесят, с сильной проседью в бороде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62