Больше того, мы обязаны всячески поощрять и развивать панисламизм. Пусть они опьяняются мечтами, они всегда останутся нашими союзниками. Наличие широких опор панисламизма в народе для меня сомнительно, но что это за народ? Лучшее, что в нем есть, это фанатики. Нужно уметь их направлять.
Генерал и полковник встретились глазами, и Сэгельсон подмигнул сэру Барнсу.
– Вот именно, – продолжал генерал, – среди фанатиков уже сегодня мы находим нужных людей для непосредственной и повседневной борьбы с коммунистами. Но в массе туземного населения есть всякие течения… Ныне Индия и Пакистан получили «независимость», и нужно быть виртуозом, чтобы не извлекать фальшивых нот.
Генерал задумался: мысль о возможных осложнениях с американцами требовала осторожности и сковывала его слова.
Полковник немного выждал и подсказал генералу:
– Не извлекать фальшивых нот или обладать достаточной силой понуждения, чтобы заставить уважать себя.
Вошли слуга и переменили блюда. После их ухода сэр Барнс ответил:
– Не всегда удается и накопить силу и применить ее в нужную минуту. Вообще лучше избегать осложнений с управляемыми народами.
– За мою базу я ручаюсь, я не опоздаю. К тому, что уже имеется, скоро накоплю там оружия на моторизованную дивизию, останется только перебросить солдат, – возразил полковник. – Как только понадобится, я вылезу из своей каменной скорлупы и устрою им второе Дели, о котором вы так красочно рассказывали сегодня утром. На современный лад! У них, я слышал, есть какие-то специальные ангелы смерти?
– Накир и Монкир, – блеснул эрудицией генерал.
– Так вот, пусть только они пикнут. Тут-то я и спущу на них всех этих Накиров и Монкиров и всех чертей, возведенных в напалмово-атомно-водородную степень, клянусь честью! И… Словом, еще несколько лет, и строительство наших баз будет закончено во всем мире. Тогда мы сможем повсюду разговаривать без дипломатических тонкостей! – грубо закончил полковник Сэгельсон.
– Никогда нельзя забывать о дипломатии, – возразил генерал Этрам, шокированный не программой, а формой ее изложения.
– Согласен, согласен, – успокоил его полковник. – Вернемся к местным делам. Итак, что следует думать о местных революционерах?
– Как вам сказать… – ответил генерал. – Здесь есть свои особенности. Конечно, и тут есть законы, и личность имеет формальное правовое положение, но дело в том, что каждый противник власти, основанной на законах ислама, нарушает ислам и тем самым в глазах исламитов ставит себя вне закона. Таково существо дела. А практика… – генерал усмехнулся, – практика бывает достаточно решительной. Здесь охотно и неограниченно прибегают к так называемому «благодетельному произволу». Уверяю вас, ислам хорошая вещь.
– Я не совсем понял, – признался Сэгельсон, – кроме того, это может быть неудобным для нас, европейцев.
– Постараюсь сформулировать. Для ислама нарушение социального строя есть ересь, отступничество. Особенно теперь, когда мистическая сторона ислама значительно ослабела и усилилась, как выражаются господа коммунисты, классовая сущность, что, впрочем, характерно не только для ислама…
– Вы имеете в виду христианство?! Позвольте, я христианин! – перебил полковник Сэгельсон.
– Мы все христиане, – солидно парировал генерал, – но ведь есть политика.
– Ну… допустим, – согласился Сэгельсон.
– Мусульманское духовенство, – продолжал сэр Этрам, – повсюду ведет проповедь священной борьбы против коммунистов. Муллы обладают хорошо развитым политическим чутьем, и коммунисты для них заняли то место, где еще недавно были христиане. Это обязывает нас уважать ислам и его руководителей. У нас общий враг! Заметьте также, что в исламе духовное звание зачастую совпадает с личной состоятельностью. Муллы – обычно коммерсанты, часто – крупные собственники. Сегодня у нас общая стратегия, нужно избегать тактических ошибок и быть честными конкурентами. Тогда все исламиты пойдут с нами рука об руку…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
За глиняными стенами

I
Дивона Эль-Мустафи и пригласивший его к себе человек по имени Бекир остановились в одном из безыменных переулков глиняного городка.
За дверью в стене дома Бекира оказалась вторая стенка. Следовало повернуть, чтобы проникнуть в бирун, двор и помещение для мужчин, обитающих в доме, и доступные для гостей-мужчин.
Влево, у стены, отделяющей двор от улицы, на тонких столбиках резного дерева возвышался навес. Его крыша из камышовых циновок была застелена рисовой соломой, смазанной толстым слоем глины для защиты от дождя и зноя. Под навесом – низенький, всего на четверть от земли, деревянный помост.
По канавке через двор Бекира протекала мутная вода, которой население пользовалось для всех нужд. Дивона вымыл лицо, руки и ноги. Наступал час вечерней молитвы, и уже слышались визгливые голоса муэдзинов, напоминающие правоверным об их долге перед вечным. Однако ни хозяин, ни его гость не совершили обязательного обряда.
Хозяин расстелил на помосте под навесом рваное ватное одеяло, и Эль-Мустафи сел на приготовленное место.
Бекир принес закопченный фаянсовый чайник с надбитым носиком и скрепленными медными скобками трещинами, широкую пиалу, тонкую серую лепешку и пригоршню пыльных сухих фруктов на маленьком медном подносе. Эль-Мустафи отламывал от сухой лепешки крохотные кусочки и долго жевал их, запивая маленькими глотками теплого чая.
Из двери, отделявшей бирун от эндеруна, женского двора, на четвереньках выползло живое существо. Оно с усилием поднялось на ноги, и дивона заметил маленькую девочку в короткой грязной рубашонке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95